Амос Оз - Фима. Третье состояние

На заднем сиденье в автобусе, по дороге на работу, он увидел женщину, репатриантку из арабской страны. Женщина горько плакала, а девочка лет семивосьми утешала ее, вновь и вновь повторяя: “Он не нарочно”. Не нарочно, то есть без умысла. Фима принялся перекатывать на языке это слово: “умысел”, “злой умысел”, “добрый умысел”, “без умысла”. Не в нем ли скрыта одна из главных тайн мироздания? В любви и смерти, в одиночестве, вожделении, ревности, зависти, в лесах, горах, пустынях, в воде и солнечном свете – есть ли во всем этом “умысел” или нет его? Есть ли умысел в том, что, по сути, ты не отличаешься от ящерицы, а виноградный лист схож формой с твоей ладонью? Есть ли умысел в том, что жизнь твоя течет, что истечение ее день ото дня – между сожженными чайниками, мертвыми тараканами и уроками Великого восстания против римлян? Слово “истечение”, с которым он столкнулся много лет назад, читая “Мысли” Блеза Паскаля, казалось ему жестоким и бьющим в самую точку, будто Паскаль выбрал это слово после того, как тщательно исследовал его, Фимы, жизнь. Как сам Фима разглядывает жизнь Иоэзера, хотя даже родители его еще не родились. А испанский сеньор, изрезанный морщинами, дремлющий на пороге галантерейной лавки, – каково его мнение по поводу пари, предложенного нам Паскалем? [16]Ведь это пари, которое невозможно проиграть. И разве пари, в котором возможен только выигрыш, может вообще называться “пари”? И между прочим, как Ваша Честь сподобится объяснить Хиросиму? Освенцим? Смерть арабского подростка? Заклание Ишмаэля и изгнание Ицхака? Убийство Троцкого? Я Сущий, который пребудет? Где пребывал ты, когда Я положил основы мироздания? Молчит Ваша Честь? Забавляется Ваша Честь. Аминь.

Тем временем Фима пропустил свою остановку и вышел на следующей. Но не забыл попрощаться с водителем, сказав ему:

– Спасибо и до свидания.

В клинике он застал только Тамар Гринвич. Оба врача отправились в налоговое управление, что-то надо было там уточнить, и вернутся, возможно, к четырем.

– Вот вчера вы не пришли на работу, – сказала Тамар, – и день выдался просто безумный. А сегодня, посмотрите, тишина и покой. Делать нам совершенно нечего, ну разве что на телефонные звонки отвечать. Можем устроить оргию. Так, рубашка у вас застегнута криво. Одну пуговичку пропустили. Скажите, Фима, какая река в Восточной Европе из трех букв начинается на “б”?

Она сидела на его стуле за стойкой регистратуры, склонившись над сборником кроссвордов. Плечи у нее были квадратные, твердые, как у пожилого старшего сержанта, тело чересчур плотное, лицо бесхитростное, доброе, а чудесные шелковые волосы – мягкие и промытые. Всякий открытый участок ее кожи был усеян веснушками. Уж наверняка и в местах укромных веснушки налезают одна на другую. Проделка генетики, окрасившей один ее глаз в зеленый цвет, а другой – в карий, сейчас вызвала у Фимы не улыбку, а изумление и даже некое благоговение: ведь и он сам мог родиться с одним ухом от мамы, а с другим – от отца. Мог унаследовать хвост ящерицы, к примеру. Или усики насекомого. Грегор Замза из рассказа Кафки просыпается однажды утром и обнаруживает, что превратился в гигантское насекомое. И Фима вдруг увидел в этой истории не притчу, не аллегорию, а вполне реальную возможность. Тамар не знала этого рассказа, но смутно помнила, что Кафка был бедняком из югославов, убитым в сражении с бюрократией. Фима не удержался, рассказал ей о жизни Кафки, о его любовных историях.

Убедившись, что ему удалось возбудить любопытство Тамар, он вкратце пересказал сюжет “Превращения”. И пояснил, что ивритское название – слишком неточный перевод понятия “метаморфоза”. Но все его попытки объяснить Тамар самую суть лингвистической разницы провалились.

Не поднимая головы от кроссворда, Тамар спросила: – Но что он хочет сказать этим? Что его отец был немножко убийцей? Возможно, он считал, что написал юмористический рассказ, но мне совсем не смешно. Я сама нахожусь в подобной ситуации. Нет ни одного дня, когда бы он надо мною не смеялся. Не упустил ни единой возможности, чтобы унизить меня. Но вчера, когда вас не было, он почти не обижал меня. Даже угостил леденцом от простуды. А может, знаете птицу из пяти букв, последняя “д”?

Фима очистил ножом апельсин, завалявшийся под стойкой, и даже успешно – не отрезал себе ни одного пальца, хотя апельсин истерзал изрядно. Закончив, поделился с Тамар и ответил:

– Может, вчера он приболел или вроде того?