А.М. - Рассказы

Там бабушка отдала меня в хор и записала в воскресную школу. Оказалось, что у меня хорошее детское сопрано. Руководитель хора заставлял меня петь разными голосами, и все время улыбался.

- Чудно, чудно...

Сначала я пел в хоре каждую субботу и воскресенье, стоя третьим справа налево в первом ряду. Потом я стал солистом хора. Поначалу было страшно петь перед всеми этими людьми, которые смотрели на тебя и только на тебя, когда хор мальчиков замолкал, и начиналась моя партия. Но потом я привык, и уже не тряслись мои колени, и уже не дрожал мой тонкий голос. Но все равно было несколько неуютно от их мокрых глаз, от их пристальных взглядов. Жалко, что мы никогда не записывали все это на магнитофон. Мне иногда хочется услышать свой детский голос. Знаю только, что должна быть пленка где-то в Канаде с моим пением, так как однажды приезжали баптисты из Канады и снимали наши пения на видео.

Ко мне потом подошел один из канадцев. Потрепал по волосам и сказал:

- You are beautiful boy. You are angel. You are shine…

Время, когда тебе 13 лет. Странное время, ты видишь в зеркале совершенно незнакомого тебе мальчика. Это непонятное красивое лицо, эти глаза - синие-синие, эта волшебная фигура стройного мальчика в зеркале. И странно было от осознания того, что это я. И не хотелось взрослеть.

Я уже не читал Марка Твена, моим кумиром был – Эрнест Хемингуэй.

Я влюбился в тоненькую девочку, которой было 15 лет. Большие зеленые глаза, стройные ноги и шелковистое платьице на ощупь.Она любила бабочек, и заразила меня любовью к ним. Мы ловили изредка залетавших капустниц и голубянок, и она рассказывала о бабочках то, что прочитала в книгах. Мы учились целоваться, исследуя друг друга губами и пальцами, жарко дыша.

Она любила стихи Есенина. Иногда цитировала по памяти.

- Почти как про тебя, Артемка. Ты ведь тоже в селе жил. И глаза у тебя голубые, и волосы светлые. И красивый как он...

Она заглушала мои слова поцелуями. От нее пахло жасмином и сиренью одновременно. Но ее поцелуи были ничто, по сравнению с тем первым поцелуем. С тем соленым поцелуем, который подарил мне Пашка летом на озере.

...Это было в Крыму в середине июня 2007 года. Мы поднялись на склоны горы Кастель, и смотрели сверху на лесные шапки холмов. От земли шел запах сырости, низко летали ласточки.

Слева шумело Черное море. Плыли грузовые пароходы.

Алеша поднялся чуть выше на холм, и я посмотрел на него снизу. Он был в белой футболке и бежевых шортах. Отчего-то он напомнил мне другого мальчика - из моего детства – такой же худенький, с большими глазами и пухленьким, чуть поджатым ртом – Павлика.

- Смотри! – он протянул руку вперед, на что-то указывая пальцем.

- Где?

- Вон там!

И я увидел огромный красный шар, который как будто языком лизал холмы. По морю плясали маленькие золотые искорки, переливаясь и мерцая, так что больно ударило в глаза. Запахло фисташками и миндалем.

- А у вас там море есть?

- Есть, недалеко...

- Ты хороший... я к тебе приеду жить, потому что ты мне нравишься... ты возьмешь меня с собой?

- Конечно...

- Только обещай, что если я приеду, ты никогда меня не бросишь, хорошо?

- Обещаю...

Солнце плавно шло с востока на запад, омывая лучами берег.

Куда ни глянешь – солончаковая степь, бескрайняя, широкая, одна заполнившая все пространство от одного края земли и до другого ее края. И если слишком долго смотреть на нее – кажется, что все мысли и чувства она поглотила, спрятала в себе, и будет прятать все то время, пока человек радуется и пока он плачет. Пока таит в себе все свои тайны, не доверяя их никому кроме себя. Пока он живет в этом мире.

Деревья казались миражами.

5 августа 2007 – 18 августа 2007

Taller

Витя Барышников (автопортрет)

Это произошло сегодня вечером. Я летел рейсовым самолетом из Челябинска, и мне на e-mail пришли стихи и рисунки. Два файла: «Рисунки» и «Это стихи Барышникова Вити». Сход с трапа самолета, огоньки аэропорта и мелкий августовский дождик. Но еще внутри, смотря через иллюминатор на небо, я почувствовал детское дыхание.

Мальчик не любил всего двух вещей на свете – лжи и предательства. Мне почему-то так кажется. Глупо расставляя слова, находишь чередование согласных, которые стыкуют неизвестные разъемы души. Может быть непознанной для самого себя. А познать мальчик хотел всего-ничего: себя и людей.