Александр Яковлев - Осенняя женщина [Авторский сборник]

— Да что видит-то? — спросил Федор, доставая ложку из-за голенища добротного сапога.

— А это уж пусть он сам расскажет, поскольку кроме него никто не зрит того, — усмехнулся Пфеффель, так же глядя перед собой и на ощупь отыскивая ложкой котелок, поднесенный Клаусом.

Федор поверх языков пламени пытливо поглядел на юношу.

— А что рассказывать-то, что? Коли не верит никто, что рассказывать? вдруг горячо и горько заговорил Клаус, так что котелок ходуном заходил в его руках, а ложка слепца забренчала о стенки. — Ну, вижу. И видел. В том самом постоялом дворе видел я женщину. Образ светящийся. И что? Хозяин на смех взял палку и стал ударять по тому месту, куда я указывал. Но ничего не произошло. Никто ничего не увидел, а образ так и остался стоять на месте, молитвенно протягивая ко мне руки.

Голос юноши звонко разносился в тумане. Должно быть, испугавшись этих громких звуков в темнеющей тишине, Клаус смолк.

— И что тут рассказывать? — наконец добавил он.

— В общем, прогнал нас хозяин. Фрау Матильда испугалась духа, вот хозяин и осерчал, — докончил за Клауса старик. — И никто не захотел нас пускать. Не больно духовидцев-то жалуют. Хорошо, бока не намяли. И ведь не в первый раз с нами такая история. Примерно с месяц назад, в Вельсе, так же зрел он нечто… Ну, видишь и ладно. Смолчи. Чего народ зря пугать? И так не сладко живет ныне человек, а ты его еще духами стращаешь…

— А живется, стало быть, не сладко? — спросил Федор, облизывая ложку и убирая за голенище. Затем он улегся на бок, подпер голову рукой и устремил взгляд в огонь.

— Да уж куда как сладко… Крестьянин один, а на него — папа, король, князь, рыцарь… и-и-и… да мало ли! Да и между собой никак не разберутся, — слепец махнул рукой.

— Отчего, как ты думаешь, появляются эти духи? — спросил Федор, обратившись к Клаусу.

Юноша вздрогнул, словно впервые заметив присутствие третьего у костра.

— Не знаю, — сказал он, поеживаясь, — но я вижу… Это правда.

И он вновь замолчал, уставившись в костер.

Влажная тьма полусферой накрывала скачущие, сияющие языки пламени и трех путников, волей случая сведенных воедино на земле немецкой.

Федор перевалился на спину, закинул руки за голову и вытянулся.

— Нехорошо это, — сказал он. — Причина должна быть. Коли появляются духи, надобно уж до причины докапываться. А так оставлять — нехорошо. Вот завтра и выясним. Утро вечера мудренее. А пока — соснуть не худо.

Юноша с изумлением посмотрел на него. И даже слепец повернул голову в ту сторону, откуда вскоре донеслось легкое похрапывание…

Федор проснулся от холода и сырости. Стояла почти такая же тьма, прорезанная лучами низко зависшего над горизонтом тонкого месяца. Но какая-то свежая нотка в воздухе, пробные птичьи оклики говорили о том, что рассвет близок. Слепец, сжавшись калачиком, подремывал на росной траве. Лишь Клаус пребывал в той же позе. Обхватив руками колени, он продолжал всматриваться потухший костер, над чуть красноватыми углями которого еще поднимались призрачные дымки.

— Что ж дров-то не подбросил? — деловито осведомился Федор, поднимаясь и потягиваясь.

Клаус вновь посмотрел на него так, словно увидел впервые, и Федор, махнув рукой, отправился к реке, откуда вскоре донеслось бодрое кряканье и плеск воды, под которые проснулся и Пфеффель, тут же сраженный приступом судорожного кашля.

Оживили костер, вскипятили воды, и под этот более чем скромный завтрак Федор принялся уговаривать товарищей по ночлегу вернуться в Крефельд. Слепец отмалчивался, а Клаус упрямо качал головой.

— Да вам ведь все едино, куда идти, — настаивал Федор. — А только слава про вас пойдет худая. Так и будете бегать? Тогда вам самое место в пустыне в какой-нибудь!

В конце концов, Пфеффель сдался.

— Верно. Что от судьбы бегать? Недостойно так вести себя. Смелее, Клаус, несостоявшийся магистр Биллинг!

Стали собираться. Клаус неохотно, но поплелся за бодро устремившимся в путь Федором, за котомку которого цепко ухватился Пфеффель.

К городской заставе вышли уже засветло. Заспанный будочник хмуро оглядел путников, криво ухмыльнулся, признав Пфеффеля и Биллинга, покачал головой, но ничего не сказал, принял монету и поднял шлагбаум.

Городок только-только просыпался. Но уже покрикивала голодная живность, хлопали двери, бряцали запоры ворот и ставень.

Троица путников не добралась до постоялого двора. На загаженной навозом рыночной площади, у ветхой ратуши их остановил городской голова, герр Бюхер. Приподняв шляпу перед Федором, отвесившим в ответ неглубокий поклон, голова мрачно посмотрел на Клауса, но обратился к Пфеффелю: