Карлос Фуэнтес - Край безоблачной ясности

Анхелика берет за плечи Пимпинелу.

— А что если нам с тобой поехать в Европу?

Пимпинела вскакивает и хлопает в ладоши.

— Мама! Мама! В Европу!

Мать подбирает подол черного платья и подбегает к маленькому шкафчику маркетри; она в возбуждении ворошит пожелтевшие бумаги — купчие, арендные договора — и, наконец, наугад вытаскивает одну.

— Проспекты Пятого Февраля и Боливара… пятьдесят песо метр… теперь они, наверное, стоят все сто… Все в порядке, дочка! Это то, что нам нужно!

— Ты помнишь молодого Регулеса, мама?

— Регулеса? Первый раз слышу…

— Да. Первый раз.

— Так что случилось с твоим сеньором Регулесом? — Анхелика надрывно кашляет, утопая в пене кружевного белья и в расшитых подушках и подушечках, которыми завалена ее кровать.

— Он женился. — Пимпинела медленно проводит пальцами по золоченому краю кровати. В осанке, которую мать сохраняет даже здесь, на одре болезни, она чувствует нечто такое, что напоминает о былом блеске дома Овандо, и, опустив глаза, как бы проецирует на себя тусклый отсвет этого блеска. — Он женился на своей секретарше. На медовый месяц они едут в Нью-Йорк. Ты помнишь, я познакомилась с ним… шесть лет назад, когда он был молодым адвокатом? Теперь он…

Анхелика тщательно поправляет волосы, выбивающиеся из-под белого чепчика.

— Да, представляю себе. Теперь люди быстро делают карьеру. Должна же быть какая-то разница между девятьсот десятым и тридцать пятым годом. Быстрота, современность и все такое. — Анхелика снова кашляет, страдальчески выгибая брови.

— У них дом в Лас-Ломасе, с большим садом, автомобиль. Роберто поверенный многих новых компаний.

— Да, да, это в духе времени; раньше только зрелые люди занимали ответственные посты…

— Я могла выйти замуж за него.

Анхелика отмахивается.

— Нам и так хорошо, дочка, нам и так хорошо. Мы ни в чем не нуждаемся.

Пимпинела обеими руками сжимает край кровати.

— Я хороша собой?

— Не просто хороша. Я бы сказала, ты изысканно хороша. Ты унаследовала…

— Что мне толку от этого? Мама, мама, ты знаешь, я не хочу причинять тебе боль. Но скажи, что мне пользы от того, что я порядочная, уважаемая женщина, носящая прославленное имя? Скажи.

— Не волнуйся, доченька. Ты еще очень молода…

— То же самое ты говорила, когда мы уезжали в Европу. А разве кто-нибудь там заинтересовался бедной мексиканочкой? Разве кто-нибудь интересуется мной здесь, в Мехико?

— Если бы тебе довелось жить во времена моей молодости, если бы на твою долю выпали балы, прогулки, все то, что составляло стиль жизни прошлого века…

— Но на мою долю ничего такого не выпало… И дело не в балах и прогулках, а в том, чтобы… как бы это сказать, не оставаться на обочине жизни, не чувствовать себя отверженной… мама, клянусь, я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль, но я хочу знать…

— Мы не виноваты, — Анхелика протягивает руку, ища руки Пимпинелы. — Рухнул наш мир. Ты не можешь винить меня… Выхода нет.

— Роберто женился на своей секретарше.

— Оставь их в покое, это их мир, а не твой. Довольствуйся тем, что есть. Нам и так хорошо, мы ни в чем не нуждаемся. А если понадобится, ты ведь знаешь, мы можем продать застроенный участок и опять уехать куда-нибудь…

— Пимпинела де Овандо.

— Ого! Из тех самых Овандо?

Пимпинела улыбается ослепительной улыбкой. С удовольствием, которое ее амфитрионы не преминут превратно истолковать, она обводит взглядом гостиную. Калифорнийская оболочка — цветные окна с рамами в духе пост-чурригереско, обилие решеток, плиточный пол — заполнена мебелью в стиле «модерн»: никелированные ножки, каучуковые сиденья, столики, покрытые красным лаком; и дюжина зеркал всевозможных форм — в виде звезды, полумесяца, волны, лестницы. Хозяйка дома с видимым энтузиазмом манипулирует рычажком, открывая и прикрывая жалюзи.

— В Мехико прелестно декорируют интерьеры, — вздыхает Пимпинела.

— Будьте как дома.

— Какая очаровательная картина!

— Вы знаете, это одна из первых вещей, которые я купил.

— Похоже на Тьеполо. Здесь есть что-то от этой насыщенности колорита, от этой сумеречной прелести Венеции.

— Так и есть, так и есть. Это Венеция в сумерках.

— Гм-м-м. — Пимпинела одаряет улыбкой амфитрионов. — Как приятно! Я давно не видела такого прекрасного интерьера.