Марсель Байер - Летучие собаки

Шестеро детей в легких ночных рубашках обнаружены на кроватях в отдельной комнате бункера имперской канцелярии. Сегодня она разрушена до основания. И где-то там, под землей по-прежнему лежит плитка шоколада, раскрошенная во время взрывов обломками бетонных стен. У всех шестерых явные признаки отравления. Для опознания тела были перевезены в предместье Берлина — Бух, где размещался отдел контрразведки Смерш 79-го стрелкового корпуса Первого Белорусского фронта, туда же доставили лиц, хорошо знавших детей.

При вскрытии трупа Хельги составлен следующий акт. Внешний осмотр: тело девочки, возраст около пятнадцати лет, хорошей упитанности; в голубой ночной рубашке с кружевами. Рост один метр пятьдесят восемь сантиметров. Объем груди шестьдесят пять сантиметров. Цвет кожных покровов и наружной слизистой бледно-розовый с вишневым оттенком. Со стороны спины тело покрыто трупными пятнами ярко-малинового цвета, не исчезающими после нажатия. Ногти синеватые. В области лопаток и ягодиц кожа в силу давления характерно бледная. На животе вследствие разложения грязно-зеленая. Форма головы вытянутая; волосы темно-русые, заплетенные в косички; лицо овальное, к подбородку заостренное. Лоб чуть покатый. Цвет бровей темно-русый. Ресницы длинные. Цвет радужной оболочки голубой. Нос прямой, правильной формы, маленький; глаза закрыты. Рот закрыт. Кончик языка слегка прикушен. При переворачивании трупа и надавливании на грудную клетку изо рта и носа выделяются сгустки крови и ощущается слабый запах горького миндаля. Строение груди нормальное, соски маленькие, в области подмышечной впадины волосяной покров не обнаружен. Живот плоский. Внешние половые органы развиты нормально. Большие срамные губы и лонный бугорок до верхнего края симфизы покрыты волосами. Девственная плева кольцеобразная. Осмотр внутренних органов: слизистая оболочка синеватого оттенка. Содержимое кишечника как обычно. Матка упругая, длина четыре сантиметра, ширина три сантиметра, толщина два сантиметра. Устье матки щелевидное, закрытое.

В акте указаны косички, но на посмертной фотографии волосы у Хельги распущены. Чьи руки их распустили? Руки патологоанатома в резиновых перчатках?

Вздрогнула первая птичка, теперь проснулась по-настоящему, начинает петь, тут же в ответ с других деревьев раздается щебетание. Ночь подошла к концу, вот он, этот момент. Что можно действительно восстановить по записям? Я много раз прослушал каждую пластинку. Я узнал все голоса, и свой собственный, и голос матери. А может, лучше уничтожить матрицы? Нет, только не это, у меня не хватит духу стереть последние дни шестерых детей, я не хочу уступать их тишине, этих малышей, вечером накануне своей смерти еще слушавших сказку, которую я им рассказывал.

Это было 30 апреля. Последняя запись, последняя встреча. На следующий день к обеду весь воск, вся аппаратура были собраны и частично уничтожены прямо на месте, в бункере. Итогом девяти вечеров, начиная с 22 апреля, стали девять восковых матриц. Раскладываю все по порядку и записываю данные. Но здесь, на кухонном столе, не девять, а десять пластинок. Неужели мы начали 21 апреля? Или в один вечер записали две? Нет, возможность сменить пластинку ночью совершенно исключалась. А вечером 1 мая по распоряжению Штумпфекера я уже делал копии. Или однажды была проведена утренняя запись? На другом аппарате, у меня в комнате? А может, дети, которые знали о моей работе, сами пожелали наговорить в микрофон? Нет, против воли отца ни один бы не осмелился. Ни даты, ни номера. Здесь явная ошибка, запись сделана не мной.

«А вдруг там господин Карнау, вдруг он уже пришел?»

Эту пластинку я слушал в самом начале, краткий разговор между Хельгой, Хайде и матерью.

«А вдруг там господин Карнау, вдруг он уже пришел?» Вот последние слова, которые можно разобрать. Нет, действительно запись сделана не мной. По своему качеству она гораздо хуже, просто не сопоставима с другими, в оживленной болтовне шестерых детей ничего не расслышать. Судя по всему, документ создан человеком неопытным: после вопроса Хельги поначалу слышны только шумы, не поддающиеся расшифровке. Но ведь, кроме меня, никто не знал о спрятанном микрофоне, о записывающем устройстве под кроватью… И вдруг глухой взрослый голос! Женский или мужской? Не определить, говорят слишком отрывисто. И словно издалека: «Да, да, о да».

С этого момента больше ни одного слова. Только звук глотания, повторяющийся шесть раз. Что там, крик? Или всхлипывание? Потом только дыхание. Сбившееся дыхание детских легких. Оно слабеет и становится тише. И вот уже ничего не слышно. Воцаряется мертвая тишина, хотя игла по-прежнему бежит по звуковой дорожке.