Марсель Байер - Летучие собаки

Некий Швегерман, адъютант отца, утверждает, будто собственными глазами видел, как около семи часов вечера мать вошла в детскую спальню. А через несколько минут появилась снова; лицо у нее было серое. Увидев Швегермана, женщина, рыдая, бросилась к нему на шею, она с трудом могла говорить. Постепенно адъютанту, который во время допроса беспрестанно теребит распустившиеся ниточки на месте сорванных петлиц, удалось разобрать из ее лепета главное: только что она убила своих шестерых детей. Женщина едва держалась на ногах. Швегерман проводил ее в зал заседаний, где уже ждал супруг. Тоже бледный как полотно. Он все знал, хотя не было сказано ни слова. И долгое время молчал.

Телефонист Миша добавляет, что мать шестерых детей с мертвым лицом вышла из передней и проследовала мимо телефонной станции в кабинет мужа, там села за стол и, вся в слезах, стала раскладывать пасьянс. А приблизительно через двадцать минут снова скрылась наверху. Но муж не показывался. Миша, не удержавшись, рассказывает, как однажды Швегерман негодовал из-за якобы недвусмысленных предложений со стороны Хельги.

Версия о том, что у матери случился приступ слабости и она была совершенно невменяема, расходится с показаниями других источников, согласно которым женщина первым делом сварила кофе, а потом вместе с мужем, Аксманом и Борманом принялась «задушевно болтать» о прошлом, как выразился один свидетель. Кемпка также сообщает, что супруги внешне казались спокойными и сохраняли самообладание, когда около 20 часов 45 минут он на прощание вновь посетил их в бункере. Шофер то и дело прерывает свой рассказ и прислушивается, словно вместе с ним говорит еще кто-то. Мать напоследок попросила его при встрече передать сердечный привет Харальду, сыну от первого брака.

Из реконструкции событий явствует следующее: около 17 часов 30 минут мать уложила шестерых детей в кровать и дала им снотворное, предположительно фруктовый сок с вероналом. А после того как дети заснули или по крайней мере погрузились в полубессознательное состояние, залила им в рот синильную кислоту из ампул. Для этого ей приходилось наклоняться над каждым ребенком, который лежал ближе, чтобы дотянуться до следующего. А дети уже ничем не могли ей помочь: ни сесть, ни открыть рот, чтобы принять смертельный яд. Обработать тех, кто спал на верхнем этаже двухъярусных кроватей, оказалось тем более трудно, особенно в неудобном для такого занятия коричневом платье с белой отделкой, надетом матерью в преддверии своего смертного часа; тут требовалась известная ловкость, чтобы в тот момент, когда другая рука приподнимала голову ребенка, смертельный яд не пролился.

Дети легко позволили проделать над собой всю процедуру, только со стороны Хельги мать встретила сопротивление, и, так как никакие уговоры не помогали, ей в конце концов пришлось силой влить яд старшей дочери.

Кто излагает обстоятельства дела подобным образом? Достоверность этих показаний весьма сомнительна. Мать не могла справиться одна, без посторонней помощи. Автор данного заявления, не желающий назвать своего имени, очевидно, что-то скрывает. Кто в последний вечер находился в детской вместе с матерью? Еще раз, запись от 30 апреля: перед тем как дети начинают подражать моему голосу, тот еще слышен в отдалении. Мы вместе поем колыбельную: «Завтра утром проснешься опять, стоит Господу лишь пожелать». Какие ясные голоса! Несмотря на усталость, малыши стараются петь в унисон.

Но сейчас пение расстраивается из-за глухих стонов, доносящихся из соседней квартиры: ох уж эти любовные игры перед рассветом.

Девочка совсем голая. Тут нет никаких сомнений, хотя видны только обнаженные узкие плечи. Тело до подмышек накрыто светлой парусиной. Голову приподнимают, и парусина с левой груди немного сползает вниз, подбородок слегка заострен, полные неплотно сомкнутые губы, маленький нос, под широкими надбровными дугами — закрытые глаза, длинные ресницы, вздернутые брови и гладкий, без морщин лоб. Как безупречно, как равномерно светится кожа, какой здоровый цвет лица, если бы не синюшные пятна и зеленоватый налет, из-за убранных со лба волос тем более бросающийся в глаза. Темные волосы от самых корней неестественно натянуты, тело, можно сказать, висит на них; рука в перчатке принадлежит работающему в морге солдату, который крепко держит за шевелюру голову мертвой двенадцатилетней девочки, поворачивая ее к объективу на фоне черного фартука, из-за чего фотографируемое лицо кажется еще бледнее.