Андрей Филимонов - Рецепты сотворения мира

Дмитрий прикладывался к «Трем косточкам» осторожно. Он не любил пить, потому что не хотел раньше времени заглядывать в мрак кромешный. Ему и здесь было хорошо.

Вот только новости из Иванова приходили чем дальше, тем тревожнее:

«Пишу Вам в страшном горе, наш милый мальчик жить не будет, так приговорили врачи. Уж лучше бы он умер при рождении, а теперь мы так привязались к нему. У него диспепсия, т. е. желудочек так неразвит, что не вырабатывает нужных для переваривания пищи соков, все, что он получает, он выбрасывает обратно. А как он кричит, боже, как он кричит. Вчера все-таки положили его в больницу. Галя, конечно, легла вместе с ним. Дома мы держали его, как котеночка, в тепле. А в больнице все холодное. Почти ночью сшила я ему белое тепленькое одеяльце, унесла в больницу. Врач (наша приятельница, которая лечила еще маленькую Галю) сказала, что может ему помочь 10 – процентный раствор виноградного сока. Весь день бегала в поисках его. И вот наконец Начпрод одного госпиталя дал мне его 200 гр. Раствор этот надо вводить в кровь, т. к. желудок все равно вырвет. А какой это мальчик! Как он по ночам любил смотреть на огонек в печи! Красивее его нет на свете. Неужели мне суждено потерять второго Витю? Господи, я даже молюсь, чтобы он остался жив!»

Откровенное признание в конце письма дорогого стоит. Мария Васильевна начала испытывать к Диме родственные чувства. Молитва была для нее еще большим позором, чем взятка. Это сейчас кажется нормальным – подмазывать на всех уровнях бытия, а тогда люди стеснялись, особенно коммунисты ленинского призыва.

Но каковы врачи! Приговорить к смерти невинного младенца, будущего профессора органической химии, открывателя новых молекул, изобретателя веществ, деда нескольких внуков, моего отца. В сорок пятом врачи сказали, что ничего этого не будет: ни молекул, ни внуков. Не старайтесь, Мария Васильевна. Бесполезно! Забудьте! Передайте дочери, чтобы рожала новых. А этого спишем в расход по законам медицины военного времени. По спартанским законам. Будь у нас, в Иванове, скала, мы бы бросили его в бездну забвения. Но скалы нет, поэтому вы сами бросьте эту пустую возню. Мы вам советуем по-хорошему, как врачи, как специалисты, мы тоже люди, много работаем, мало получаем, очень устаем. Всё понимаем, но ничего не можем сделать. Даже не вставая со стула, видим, что сопротивление бесполезно. Это античный рок, Немезида, по-нашему судьба, бог дал, бог взял. Куда вы пошли, Мария Васильевна, с этим недоношенным нежильцом? Не сходите с ума! Будьте разумны!

Но любовь неразумна. Она все терпит и никого не слушает. Тем и сильна, потому и побеждает режимы.

Мария Васильевна считала молитву и ерзание перед иконами убийством человеческого достоинства. Этой позиции она держалась задолго до вступления в партию, еще в учительской семинарии, которую окончила с отличием по всем предметам, в том числе и по Закону божьему.

На выпускное торжество прибыл князь Голицын, попечитель учебного округа, манифестация власти в черном сюртуке. Состоялся торжественный молебен. Выйдя из церкви, выпускницы сфотографировались с князем на память. Немного отдохнули и снова помолились перед накрытым столом в обеденной зале. Голицын поднимал тост «за процветание народного образования», острые щеточки его усов забавно шевелились.

– На жука похож! – шепнула Мария подруге, которая сочла ее слова дерзкими. Семинаристкам нравились князь и скучная атмосфера школьного праздника. Они как чувствовали, что все это скоро исчезнет.

Стояло лето 1916 года. Брусилов колотил австрийцев в далекой Галиции. Распутин, как цирковой силач, держал на плечах трон самодержца и стульчик наследника. Холодная блистала в фильме «Жизнь за жизнь». Полонский блистал, и Рунич тоже. Девушки бегали в кино по воскресеньям. В дневниках, которые они вели до потери невинности, а потом сожгли в буржуйках военного коммунизма, нет ничего личного, только страдания о них – Полонском и Руниче, блистающих в свете Холодной.

Кинозвезды затмевали надоевшую войну, забастовку железнодорожников, перебои с хлебом, отравленные пирожные княгини Юсуповой, падёж двуглавых орлов с крыш правительственных зданий, бунт крокодилов в Петрограде, заглотивших полицию со всей амуницией. Чуковскому понадобилось много опиума, чтобы скрыть ужасную правду в разбитной басне.

После Нового года ходили слухи: власть в столице захвачена ничевоками, о которых ничего не известно. Говорили, что Герберт Уэллс привез Ленину машину времени, и они укатили в будущее, прихватив с собой изрядный кусок империи.