Бенджамин Леберт - Небелая ворона

— Я так не думаю. В опасных ситуациях страх помогает понять, что делать, помогает найти выход. Ну если только ты не окаменел от своего страха. Как кролик перед удавом. Такое, конечно, тоже бывает. И это паршиво. Но в принципе страх помогает движению вперед.

— Думаешь?

— Да. Кроме того, страх просто должен существовать, иначе как ты поймешь, что такое «спокойно и не напрягаясь». Все взаимосвязано. У всего есть изнанка, противоположная сторона, иначе ты просто не заметишь, что это вообще существует. Без темноты невозможно понять, что есть свет. А некоторые утверждают, что Бог создал целый Космос только для того, чтобы увидеть самого себя. Так же, как мы стремимся быть среди людей, чтобы иметь возможность отличить себя от других. Потому что понять, какие мы, можно, только узнав, какие они. А Бог только через Космос может понять, что он или кто. Поэтому он его и создал.

— Если это правда, то получается, что Бог такой же, как мы?

— Да.

— Такой же беспомощный?

— Может быть, он тоже беспомощный.

Молчание.

— А Бог тоже одинок? — спрашивает он потом.

Адмиралштрасе. Мой путь по Адмиралштрасе. Высокие голые деревья. Спрятавшиеся за красной линией виллы по сторонам. Глядя на эту улицу, даже и предположить трудно, какие там разыгрываются истории. Мне знакома только ночная Адмиралштрасе. Задаю себе вопрос, окажется ли когда-нибудь лежащий надо мной в темноте Генри на Адмиралштрасе. Может быть, это произойдет днем. Хотя и но людям, идущим вдоль улицы, тоже не понять, какие секреты они в себе таят.

Генри говорит:

— Многие люди не умеют принимать подарки. Они не любят, чтобы их одаривали. Потому что их начинает мучить совесть, им кажется, что они должны подарить что-то в ответ. Считают, что недостойны даров, что надо баш на бань Я думаю, что с жизнью то же самое. Жизнь дается тебе просто так. А такие люди не могут принять великий дар, как не умеют запросто принимать более мелкие подарки. Считают, что не заслужили возможность жить. И впадают в отчаяние. Мучают сами себя. Иногда даже совершают самоубийство. Потому что жизнь — это ужасная, неразрешимая задача. А если у кого-то и получится, то кому делать ответный подарок? Богу? Родителям?

Он задумывается. Затем продолжает:

— Но разве подарок — это не просто свидетельство хорошего отношения? А если человеку подарена жизнь, это тоже свидетельство хорошего к нему отношения? Разве сам факт пребывания здесь не говорит о том, что ты заслужил право жить? Что ты сам по себе достаточно пеней? Почему человек не ощущает собственной ценности? И почти никто из людей не думает о том, что человек ценен просто так, сам по себе.

На некоторое время воцаряется тишина. Внезапно он радостно говорит:

— Знаешь, ведь это же факт, что большинство из живущих на земле несчастливы. Но я не хочу быть несчастливым. Больше не хочу. Надоело. В этом случае мне ничего не стоит войти в меньшинство.

Вспоминаю, как однажды вечером ехал в метро. Хотел попасть от Шарлоттенбург к Фридрихштрасе. У зоопарка в вагон вошла девушка. Села недалеко от меня. Подтянула колени и положила ноги на сиденье напротив. Прислонилась к окну. Заснула. У нее были волнистые черные волосы до плеч. И такое спокойное лицо, как будто ей снилось что-то очень хорошее. Я не стал выходить на Фридрихштрасе. Остался сидеть. Пока мы не доехали до кольца. Она все еще спала. Я дотронулся до ее плеча: «Просыпайся. Поезд дальше не пойдет», — сказал я тихо.

Она открыла глаза и посмотрела на меня испуганно. Прошло несколько секунд.

«Что тебе снилось?» Она не ответила Вскочила, схватила сумку и убежала. Я тоже выскочил. «Что тебе снилось? — кричал я ей вслед. — Что тебе снилось?»

А Генри продолжает свое повествование:

— Через четыре дня после нашей поездки, после нашей ночи, я встретился c. Кристиной в греческом ресторане. Она выглядела великолепно. Она была прекрасна. Черная футболка, черная куртка и черные брючки. На ней всегда было что-нибудь черное. Она знала, что черный цвет ей очень идет. Заказала сидр и фаршированные баклажаны с овечьим сыром. А я взял их фирменное блюдо. Мы долго молчали. Наконец она сказала, что ей очень жаль. Что этого не должно было произойти. И никогда больше не повторится. И что это она виновата. Я не мог есть. Но она просто начала рассказывать, что вчера ходила в кино. Фильм никакой, ничего не случится, если я его пропущу. Я сидел и не мог произнести ни слова. Чувствовал, что меня по самые уши окунают в дерьмо. А она даже не заметила, что я молчу.