Татьяна Алексеева - Выход где вход

— Настоящая литература у нас всегда была катакомбной! — оживилась вдруг Вера. — Жалею, что отказалась этот колодец раскапывать, — как и остальные мои сокурсники, впрочем.

— Наши все совсем неплохо устроились — особенно те, кто поменял профессию, — возразила подруга, любовно возвращая колечки на пальцы. — Одна ты тоскуешь по прошлому, по своим прежним возвышенным настроениям. Очнись.

— Мы недавно со Светланой Савельевной о том же самом разговаривали, — поникла Вера. — Нет, не могу я забыть чувство принадлежности к тайному ордену, которое испытала в молодости. Ощущение, что книги и есть наши катакомбы, пространство, где можно выпестовать 'нового человека', как революционеры мечтали.

Костя помалкивал, глядя на неё как-то сразу и сочувственно, и отчужденно. Возникшую неловкость Вера прикрыла очередным куском торта, уже не лезущим в горло. Рассердившись на себя, всё-таки продолжила, обращаясь, правда, исключительно к Марине:

— Понимаешь, у нас из-за размеров страны общение стало возможно на особенной глубине. Вот представь себе: пустота, ветер, безбрежность. Огромные промежутки между городами…

— Да-да, тут единственное спасение — человеческие связи. Только они и помогают не потеряться, — унизав пальцы, Марина, любуясь, отставила в сторону руку. — Твоё чистое поле — всё равно что открытый космос! В нём без человеческой теплоты не выжить.

— Все 'плюсы' и 'минусы' российской жизни выросли из огромности территории! — впала в привычный транс Вера. — Из наших бескрайних расстояний, а значит из расставаний непрестанных. Из того, что каждый, в конечном итоге, здесь оказался предоставлен сам себе! Отсюда и невытравимая нужда в разговоре.

Марина заметила пятнышко на одном из колец и потянулась за влажной губкой.

— Ну, предположим… Разговор тут главное, что людей объединяет, — на кухнях, в очередях, в маршрутках, — почистив колечко, Марина повернулась к Вере. — Положим, это — универсальный атом здешней жизни! Но ты скажи…

— Нет, а толку-то от подобных разговоров?! — встрял Костя. — Ну, поговорили…

— Уж не знаю, как там в маршрутках, — возмутилась непониманием Вера. — Я сейчас не беру в расчёт бытовой обмен репликами или перемалывание очевидного. У публичного общения — свои законы. Важен только тот разговор, в который вовлекаются всё новые поколения. Люди всерьёз отвечают на реплику, произнесенную лет сто назад. Иные верят, что их слова через десятки лет найдут собеседника… Ведь она после Пушкина так и пошла разматываться, литература-то, — как один общий разговор, в котором все друг друга имеют в виду и все друг с другом собеседуют. Разве нет?

Костя, хлопнув ладонью по столу, решительно подытожил:

— Всё, Верка. Достала! Надеюсь, когда мы уедем, ты перестанешь долбать окружающих речами про российскую специфику. Тебе все-таки надо было в школу идти работать. А про катакомбы и тайный орден — неплохо… Ты это откуда взяла?

— Чувствую, — глухо выдохнула Вера. — Понимаешь, я каждой своей клеточкой изнутри это чувствую.

И добавила, гневно сверкнув глазами:

— Здесь всё — моё!

Костя глянул в ответ примирительно, взглядом приглашая Веру улыбнуться.

— Ну, ты прям как Императрица: 'Всё — моё!', - ласково подтрунил он.

И совсем уже мирно, почти заботливо произнес, как говорят разбуянившемуся ребёнку:

— Твоё, твоё. Успокойся.

Мда. Похоже, все объяснения — мимо. Никогда он не воспримет Веру всерьёз. Его взгляд и интонация не оставляли на сей счет сомнений. Наверняка, Костя умел быть другим: ласковым, понимающим, — с Мариной, добродушным и искренним — с друзьями. Но Вере достаются лишь формальная вежливость, смешки, да колючки. Хотя может ли быть иначе? Вера ведь и сама от него наглухо закрыта. И даже не скрывает от себя, что всегда видела в нем лишь препятствие, помеху на пути к подруге.

— У-у-у, мне пора, — забеспокоился Костя, глянув на часы. — Счастливо, Вер. Может, сегодня ещё увидимся.

И, поцеловав Марину, исчез в глубине прихожей. Она ушла его провожать, о чем-то напоминать, запирать дверь. Вернувшись, обнаружила Веру, с обречённым видом припавшую к спинке стула. Та сидела и смотрела в одну точку.

— Вер, что у тебя случилось? Что ты от меня скрываешь?

Ответа не было, словно Вера не слышала её слов. Мысленно переместилась куда-то, где была недосягаема.

— Вер, мне за тебя страшно! — насторожилась Марина. — Ты замкнулась в своём мирке. Всё меряешь только по себе, ничем не интересуешься. И чем дальше, тем больше.