Владимир Кормер - Наследство

— Так вот. Я уезжаю, отец Иван. Я хотел бы просить вас об одной услуге. Дело в том, что… как вы, вероятно, знаете… я заинтересован…

Он собрался в Лондон проконсультироваться со своим поверенным по вопросам, связанным с отъездом Катерины, и, опасаясь, как бы Катерина не выкинула здесь какого-нибудь очередного фортеля, хотел попросить отца Ивана по наблюдать за событиями, а в случае чего экстренно, телеграфом сообщить о происходящем.

— Ах, вот как? — воскликнул отец Иван. — Вы за этим и пришли?!

Он покраснел от стыда и вместе с тем от восторга при мысли, что, стало быть, о нем самом ничего никому не известно и планы его еще могут осуществиться. Муравьев, этот бедный, запутавшийся человек, как он тут же про себя назвал его, вновь сделался ему близок и дорог. С умилением, склоня голову набок, впервые за много последних встреч он посмотрел Муравьеву в глаза.

— Конечно, конечно, Дмитрий Николаевич, я все сделаю, — растроганно вымолвил он.

Муравьев изумленно поднял брови, усмотрев в этой внезапной ласковости лишь типичный поповский профессионализм.

Отец Иван остановился не столько потому, что заметил муравьевскую гримасу, сколько потому, что ему сделалось еще более стыдно, что он обманывает Муравьева, скрывая от него свои истинные планы, тогда как это был, может статься, единственный человек, с которым стоило посоветоваться, и не сейчас, а гораздо раньше. Отец Иван подумал, что перед разговором с Проровнером он даже намеревался пойти к Муравьеву, но не сделал этого, боясь, что Муравьев будет против. А представив себе Проровнера и тот разговор, отец Иван почувствовал себя совсем плохо, потому что припомнил вдруг, как Проровнер и седой лейтенант Ашма-рин, присутствовавший при разговоре, расспрашивали у него про Муравьева. Отец Иван вполне искренне убеждал их тогда, что ему доподлинно известно, что Муравьев ездит в Англию главным образом ради своих детей. Его даже удивило тогда, что они так сосредоточены на Муравьеве, но он не придал особого значения их интересу. Услыхав теперь от Муравьева, что тот едет в Лондон все-таки затем, чтобы вместе со своими «партийными» предпринять какие-то неведомые меры именно против Проровнера и его кружка, он смутился. «У этих-то, — реалистично сказал себе он, пони мая под этими Проровнера и лейтенанта, — у этих тоже ведь Муравьев с приятелями будет враг „номер один“. Страшнее-то кошки зверя ведь нет… Но эти-то, пожалуй, слов даром терять не будут, они в демократию играть не лю бят», — добавил он, прикидывая, каковы же могут быть взаимные действия обеих сторон. Он, однако, по-прежнему сознавал, что ничего не скажет Муравьеву, так как это повлечет за собой выяснение прочих подробностей, потребуется рассказать все, а на откровенный разговор о своих пла нах он не способен.

Отец Иван опять встал, задев головой низко висящий матерчатый абажур, и в волнении заходил по комнате, кругом, натыкаясь на стулья.

— Простите, Дмитрий Николаевич, — обратился он с надеждой, — вы уезжаете насовсем?

Муравьев, которого злила эта беготня по захламленной комнате, возмущенно распрямился:

— Почему вы так решили?! Конечно, нет! — Он выкрикнул это чуть-чуть горячей, чем надо: все это время он боял ся признаться самому себе, что ему именно следует уехать отсюда насовсем.

— А почему бы вам не уехать совсем? — овладев собою, спросил отец Иван, остановившись и облокачиваясь на комодец. — Вы же англоман, вот и живите себе в Англии. Я давно собирался поинтересоваться, зачем вы живете здесь.

— Я и не знал, что так вас здесь раздражаю.

— Ну что вы, что вы, это ведь шутка, — поспешил отец Иван.

Муравьев потупился:

— Я связан Университетом…

— Ах да, Университет, — неопределенно промямлил отец Иван. — А наладить отношения с каким-нибудь английским университетом вы не можете? — спросил он, одновременно прислушиваясь к чему-то на стороне: в дом кто-то вошел и поднялся по лестнице. — Это тут поселился теперь один вечный студент, из наших, — неловко пояснил он вполголоса: неловко потому, что «из наших» прозвучало для него самого двусмысленно: студент был из компании Проровнера; но Муравьев ничего не заметил.

— Договориться с английским университетом трудно, сейчас сложные времена, но, честно говоря, я как раз хочу попробовать, — солгал Муравьев; впрочем, какая-то мысль в этом роде у него иногда появлялась.

— Ну а в Америке? — продолжал настаивать отец Иван чуть ли не шепотом.

— Не люблю Америки.