Владимир Кормер - Наследство

— Я боюсь, что вы как материалист не вполне понимаете, что научный позитивизм убивает вдохновение. Вы навер няка не знаете, например, что Клод Бернар говорил, что материализм не имеет никакого значения в физиологии и ничего не разъясняет. Достоевский был не прав, когда так пренебрежительно ругал Клода Бернара.

— Но я… не занимаюсь физиологией, — не сразу нашелся Муравьев.

— То же самое относится и к истории, — спокойно парировала она. — Вы не понимаете, что для нас, западников и кельтов, настоящим историческим преданием является предание кабалистическое… возрожденное христианством, — уточнила она, запнувшись, — которое посвященные и разные пророки старались разъяснить и сделать нам понятным. Не знать этого — доказывает невежество или фанатизм.

— Позволь, но почему вдруг вы теперь — западники и кельты? — спросил Муравьев.

Катерина немного смутилась; видно было, что ей объясняли это, но она не запомнила толком и не могла теперь пересказать.

— Ну да, — наконец вспомнила она и обрела уверенность, — Белая раса появилась вначале у Северного полюса, потому и кельты. Она была в состоянии диком, кочующем и постепенно переселялась на юг, через бесконечные леса Конской земли, то есть нашей России, а оттуда в Польшу и Европу до земель, ограниченных с Севера Пределом душ…

— Господи, что ты городишь?! — воскликнул Муравьев, пытаясь обнять ее и усадить.

— Нет, это меня просто удивляет! — возмущенно и пронзительно закричала она, увертываясь. — Как вы могли этого не знать?! Это же смешно, смешно, ха-ха-ха! — искусственно захохотала она, падая на диван и болтая ногами. — И вы ничего не знаете о войне Белой и Черной рас?! О Волюспе?! Только прошу вас, не приставайте ко мне, — попросила она, так как Муравьев опять попытался обнять ее за плечи. — Мне сейчас не до этого.

Муравьев сел напротив нее, у стола, и закурил папиросу, чтобы чем-то заняться (он курил редко).

— Что ж, продолжай, пожалуйста, — не зная, как себя вести, попросил он. — Что же ты знаешь о Волюспе?

— Только не напускайте на себя профессорского вида. Ведь вы же не знаете этого!.. Волюспа! — произнесла она благоговейно. — Вот вы не уважаете женщин, а между тем именно женщине, ее пророческому дару обязаны белые своим спасением. Именно она была избрана невидимым миром, чтобы провиденциально влиять на белых.

— На белых? — переспросил Муравьев.

— О, только не надо этих шуток, этих намеков. Я отлично понимаю, кого и что вы имеете в виду. О том человеке, о котором вы сейчас думаете, я вам не раз уже говорила, как я высоко его ценю, чем я обязана этому человеку! — Она даже запрокинула голову и возвела глаза к потолку. — Боже мой, Боже мой, можно ли так не понимать душевного величия людей, жить с ними рядом и не замечать глубины их духа. Смеяться над ними, высокомерно считать их плебеями. — Она горько скривила тонкие губы. — Видно, правду говорят: «Нет пророка в своем отечестве»!.. Нет, нет, — покачала она головой, — вы испорчены, испорчены. В ваше духовное тело проникли астральные микробы, вампиры, они впустили в вас яд чародейственной порчи… — (Муравьев уже не прерывал ее.) — Вам, конечно, неизвестно, что существуют астральные микробы двух видов — вампиры и витализанты? Центральный орган нашего целого — наше духовное тело — Руах, Камк, или Кхи, способно всасывать в себя всякое эфирное образование, колебание или сгущение. Оно есть орган восприятия, или выделения земного астрала, и благодаря ему в нас проникают различные частицы — питательные или вредные. Впрочем, вы мо жете прочесть обо всем этом у Фабра д'Оливе. Вам знакомо это имя? О, это великий ум, светило Пифагорейского ордена. Их было двое, он и Сент-Ив д'Альвейдер, тот изложил вторую половину учения… И еще был Папюс, гений медицины…

— Мне кажется, что тебе не надо принимать слишком всерьез фантазии твоих приятельниц… если уж ты не имеешь силы вообще с ними расстаться.

Она долго глядела на него, не отвечая. Он знал, что говорить ей сейчас что-либо бесполезно.

Вдруг она сама, обратив к нему маленькое, ставшее жал ким лицо, сказала дрожащим голосом:

— Как вы не понимаете, что значит для меня этот человек. Она любит меня. Вы меня не любите, а она любит… Вот когда я вынуждена расстаться с нею, вы осмеливаетесь поносить ее, отравлять мне последние минуты прощания с нею. Я ведь расстаюсь с нею, да и с вами тоже. Как вы этого не можете понять!

— Ну что же, — сказал он, решив быть жестоким. — По крайней мере, у нас с тобой к этому шло. Рано или поздно это надо было сделать. А почему же ты решила расстаться с ней?