Владимир Кормер - Наследство

Расследуя убийство Муравьева, полиция вплотную заинтересовалась и личностью ведущего теоретика. Проровнеру ничего не оставалось, как бежать. С этого времени он жил под чужой фамилией, вернее, под разными фамилиями, часто меняя страны, города и профессии, но не теряя связей с Центром. Несколько раз он обращался с просьбой разрешить ему вернуться в Россию, нервы его порою уже не выдерживали, но Москва все откладывала его возвращение, оправдывая свой отказ усложнением международной обстановки и необходимостью присутствия столь опытного и знающего человека, каким был Проровнер, на месте событий. В Москве соглашались только поспособствовать переброске сына, жившего большей частью отдельно от отца, нередко в другой стране, у получужих людей или в каких-нибудь пансионатах. Мальчик между тем подрастал; не видя отца, он совсем утратил к нему нежные чувства и не понимал, зачем ему нужно ни с того ни с сего ехать в Россию. Отец, естественно, не имел права сказать ему всего. Потом мальчик достиг совершеннолетия, и этот вопрос отпал совершенно. Отцу приходилось все глубже уходить в подполье, и скоро связь между ними прервалась.

В 1940 году на след Проровнера напала германская контрразведка. Оставаться в Европе долее было абсолютно невозможно, оккупированные и неоккупированные страны кишели немецкими агентами, Проровнера везде слишком хорошо уже знали, и Центр наконец-то дал команду возвращаться, обеспечив необходимый канал. В составе швейцарской профсоюзной делегации, под именем Рувима Алвеза, Проровнер благополучно проехал границу Советского Союза и через сутки очутился в Москве. Ехали молча, почти никто из членов делегации не знал друг друга, делегация была, кажется, более чем наполовину составлена из людей типа Проровнера, эмигрантов из разных стран. В Москву они прибыли ночью, их встречали как делегацию и с вокзала отвезли в гостиницу «Националь».

Утром он долго сидел у себя в номере, не выходя, и ждал звонка. Он вообще чувствовал себя немного обиженным: ему представлялось, что они могли бы встретить его и иначе. Телефон молчал. Проровнер спустился в кафе, позавтракал, вернулся в номер, тщетно подождал еще, оделся потеплее и вышел на улицу, вдыхая давно забытый морозный воздух и изумленно уставясь на подновленный Кремль и парадную гостиницу наискосок.

Здесь-то, пока он стоял и раздумывал, что ему делать и куда обращаться, на него и наткнулся отец Иван Кузнецов. Проровнер не узнал его, но был только встревожен, что какой-то прохожий на улице так приглядывается к нему. Лицо отца Ивана чуть-чуть напомнило ему что-то, но он не остыл еще от своего побега и с ужасом прежде всего подумал о вездесущей немецкой агентуре. Он впился глазами в прохожего, стараясь заставить этого человека открыться и мучительно соображая, не следует ли тотчас идти за ним, чтобы немедленно разоблачить его, если он и впрямь агент.

Страх получить пулю в лоб, когда все, по сути дела, для него уже кончилось, а еще больше страх с самого начала сделать что-нибудь не так в стране, нравы которой он плохо себе представлял, удержали его на месте. Человек уходил не оборачиваясь. Проровнер еще глядел ему вслед, когда кто-то окликнул по-русски:

— Господин Алвез!

Рядом были двое молодых людей в штатском, но чем-то одинаковых, розовощеких с мороза, шапки-ушанки были лихо сдвинуты у них набекрень. Проровнер облегченно засмеялся, проникаясь мгновенной братской нежностью к этим молодым людям и пытаясь пожать им руки.

— Вас ждут, — коротко сказали они ему, держа руки в карманах и кивком указывая, где его ждут. — Подъезд восьмой, там вас встретят.

Проровнер предполагал, что они будут его сопровождать, но они отошли прочь и тут же исчезли, зайдя за какой-то автобус, стоявший у тротуара. Проровнер увидел в этом разумную предосторожность и был даже рад, что здесь работают так аккуратно и чисто.

Окрыленный, он скорым шагом двинулся в указанном направлении, вверх по заснеженному Театральному проезду, радостно улыбаясь встречным москвичам, щурясь на зимнее солнце, забытые столбушки дыма из труб и рисуя себе предстоящую встречу. Возле полуподвального ресторанчика на Лубянской площади ему показалось, что те молодые люди мелькнули где-то сзади, но он сейчас же обратил внимание, что и другие прохожие были чем-то похожи на тех молодых людей: в таких же длинных черных пальто и шапках-ушанках чуть набекрень, — и не стал задерживаться, чтобы определить, идут за ним те или нет.