Владимир Кормер - Наследство

— О танках! — обернулся к нему за спасением Мелик.

— А что танки? В танке хорошо, — заметил Понсов, придав своему непослушному лицу значительное фельдфебельское выражение. — Смотришь в триплекс, все видно. Хорошо… У нас как было. Эшелоном до Кенигсберга. По прибытии выстроили. Две тысячи! И после выстроили. Восемьдесят человек! Это считая штаб, обоз, лазарет. Вот так. Фильтр. Алгебра Буля. Сетью потом в канале рыбу ловили. Половина рыбы, половина покойников.

Рассказ в целом был непонятен. Непонятно было, что особенно хорошего можно увидеть через танковый триплекс и к чему надо отнести исчисление убитых при штурме города Кенигсберга и алгебру Буля. Поэтому белоголовый спросил:

— Ты разве в танковых частях был?

— Нет, мы на броне, — искренне удивился их недогадливости ветеран. — Я же говорю, что в танке хорошо, сидишь, в триплекс смотришь. А вот ты на броне попробуй попрыгай, вот это да! Обратная связь — фюить! Фид бэк. Всю задницу отобьешь, извините за выражение. Котин [19] Конструктор танков. свое дело знал точно… Между прочим, — он поднял заскорузлый, со следами въевшегося машинного масла палец, — очень старик поддерживал кибернетику. Генерал Аксельбантов к нему в свое время пришел, говорит: «Либо ты нас, говорит, поддерживаешь, либо!..» — Он брякнул тяжелым кула ком по хлипкому журнальному столику. — Они тогда и написали в ЦК бумагу — «Кибернетику на службу коммунизму». До этого один еврей написал «Кибернетика — наука мракобесов», а они, значит, написали «на службу коммунизму». Вот так, — отечески заключил он, собирая кожу в фельдфебельские складки. — Порождающая модель второго рода. Наум Хомский. Мы с Леторослевым тогда тоже готовили кой-какой материал.

Услышав о Леторослеве, Мелик непроизвольно сделал стойку:

— А вы знаете Леторослева?

— Еще бы! Пятнадцать лет потратил. Вон виски седые. Как за ребенком. Конченый человек. Неуправляемая система. Обратная связь — фюить! Циклофрения. Период регрессии. Начинает генерить, идет вразнос. До чего дошло. Секретную тетрадь из Первого отдела унес. Мне девчонка из Первого отдела звонит, плачет: ушел, говорит, тетрадь унес. Я говорю: я с ним больше не работаю. Ну, девка неплохая, решил помочь. Я знаю, где его ловить. В машину и на шоссе! Он всегда по шоссе ходит. Выйдет на прямую и прет. Как танк! А потом домой ночью, на поливочной, на грузовиках возвращается, часам к двум, к трем. Интегратор!

— По какому же шоссе он ходит? — неизвестно зачем поинтересовался белоголовый.

— А это уж по какому придется, когда по Можайскому, когда по Рязанке, когда еще по какому. Два раза подряд по одному не ходит. Я и взял сперва по Щелковскому, потом вижу — не то! Разворачиваюсь, гоню по Дмитровскому. Думаю, далеко он еще не ушел. Вижу: точно, вот он, голубчик! Догнал, говорю: садись. Побледнел, но сел. Пощупал, тетрадь при нем. В полдесятого девочку уже отпустили. Я же ее домой и отвез.

Рассказ опять был отчасти диковатым. Белоголовый заерзал, потом осведомился:

— Ну и как?

Понсов негромко заржал:

— О'кей! Нет, от таких, как Сергей Александрович Леторослев, надо держаться подальше! На хрен, извините за выражение, он мне нужен! Диссер я защитил. Что, я так и буду всю жизнь этого психа спасать да выручать? А он еще на меня телеги писать будет! Нет уж, дудки!

— Они все психованные, — подал хмельной голос Лев Владимирович. — И Танька, моя бывшая жена, психованная, и теща психованная…

— Они родственники? — Белоголовый, окончательно утративший свое веселое и ровное расположение духа и тоже боровшийся с хмелем, попытался бесстрастно поднять бровь.

— Танька воспитывалась с ним одно время. У его матери. Его мать бывшая графиня. Три карты, три карты, три кар ты! — запел Лев Владимирович. — Сумасшедшая старуха!

— Наталья Михайловна не сумасшедшая, — вступился Мелик.

— Как же не сумасшедшая, когда сидит в сумасшедшем доме?

— Она же не виновата, она хотела покончить с собой, а ее откачали и отвезли в сумасшедший дом. Не по своей же воле она там сидит.

Понсов опять мрачно заржал:

— По своей воле никто не сидит!

— Да, такие люди чувствуют, что не нужны здесь, и сами уходят из жизни, — обретши на миг ясное свое выражение, изрек белоголовый. Кажется, он готов был прибавить: и это замечательно! — но, будучи все же человеком осмотрительным, сдержался.

— Это уж точно так, — нахально поддакнул Лев Владимирович.

Мелик вспыхнул, ощутив наконец, как в нем подымается то негодование, которое должно было быть с самого начала.