Алиса Бяльская - Опыт борьбы с удушьем

Марат вернулся через десять минут.

– Все в порядке. Бяша нормальный, в хорошем настроении, смеется.

– А что, она там сейчас, у него в комнате?

– Нет, конечно, кто же ее пустит? Кто она такая? Никто. Иди, не бойся, все хорошо будет. Я в туалет пошел, мне там надо спрятать.

– Что спрятать?

– Да спирт я привез. Модест сказал, надо спрятать бутылку в бачок, он потом возьмет оттуда. При охране вот так спирт не передашь.

– Почему Модест? – рассеянно спросила Женя, собирая многочисленные кульки, судки с едой, которую она приготовила: все Севины любимые блюда, обернутые в несколько слоев газет и полотенец, чтобы сохранить тепло.

– Да потому что он мудак, Бяша твой. Модест как есть.

Как они встретились, что друг другу сказали – Женя потом долго силилась вспомнить, но все было как в тумане. Обнялись, неловко поцеловались, она сразу вынула еду. Что-то внушительно говорил адвокат, один за другим приходили художники, обнимали, пожимали Севе руку, рядом на стуле плакал Палкер, на которого никто не обращал внимания.

Когда заседание закончилось, их под конвоем увели. Женя в сопровождении Мери и Реваза вышла из здания суда. Она надеялась, что, может быть, увидит воронок, в котором Севу повезут обратно в тюрьму.

Реваз, уставший и голодный, хотел поскорее оказаться дома.

– Их вывозят со двора, – проговорил он, утягивая Женю за собой. – Мы здесь все равно ничего не увидим.

– Давай еще немного постоим, вдруг все-таки они здесь проедут?

Он, с досадой махнув рукой, пошел назад в здание суда. Вернувшись, негромко по-грузински обратился к Мери и кивнул в сторону Жени: мол, говори с ней сама, я умываю руки.

– Все, Женя, их уже увезли. Поехали, пожалуйста, домой, – мягко позвала Мери и обняла Женю за плечи.

На следующий день выступали свидетели. Первым вызвали Бурамидзе. Его выступление неоднократно прерывали свистом и возмущенными выкриками, он в ответ вступал в перепалку с залом, переходя на грузинский, судья колотил по столу своим деревянным молотком, призывая присутствующих к тишине – это был бедлам. Ничего подобного невозможно было себе представить в Москве. Дошла очередь и до Реваза. Мери умоляла его не волноваться, пыталась дать ему какие-то капли от сердца, он в раздражении отпихивал ее руку.

– Я очень хорошо знаю Сабу, то есть Савелия Матвеевича, мы друзья, я знаю его семью. Моя жена дружит с его женой. Женя, то есть Евгения Семеновна, она мне жизнь спасла, устроила в институт сердечно-сосудистой хирургии в Москве Мне там провели операцию, которую у нас здесь, в Тбилиси, не делают. Без этой операции я бы уже давно умер. Я им обоим по гроб жизни буду благодарен. У нас родственные отношения, я Савелию доверял как брату в его части работы. Потому что вы должны понять одну простую вещь – в то время как я обдумываю работу, когда я пишу свои картины, я не могу заниматься их реализацией. У меня для этого, кроме отсутствия времени, нет способностей. А Савелий создан для этого дела. Жаль, что подобная работа является наказуемой и что есть такая статья в законе. Вы говорите – обвиняется в коммерческом посредничестве. А что в этом плохого? Что, только из добрых чувств и любви к искусству человек должен оставлять на долгое время дом, семью и ездить по стране – как известно, она у нас большая, даже необъятная – в поисках заказчиков для наших работ? Работы наших грузинских художников можно увидеть по всему Союзу, от республик Средней Азии до Дальнего Востока, а не только в пределах пятидесяти километров от Тбилиси. И я хочу заметить, что эти картины туда не своими ногами пришли. Картины ходить не умеют. Это все случилось благодаря стараниям такого человека, как Савелий Матвеевич Бялый. Такие люди поддерживают людей искусства, и вполне разумно, если они за свою тяжелую работу получают достойное вознаграждение. Я считаю, что такую работу надо уважать и стимулировать, а не наказывать за нее. В данном случае вы, уважаемый суд, перегибаете палку. Заявление товарища Бурамидзе не соответствует реальному положению дел. Этим человеком двигала зависть и осознание собственной бесталанности.

При этих словах Бурамидзе вскочил со своего места и прокричал Ревазу что-то по-грузински. Несколько человек рядом попытались усадить его на место. Реваз побагровел так, что у него вздулись жилы на шее. Он хотел что-то сказать, но задохнулся и схватился за сердце.

– Реваз, успокойся. У тебя сейчас будет инфаркт. Товарищи судьи, освободите его от дачи показаний, он сердечник, ему плохо с сердцем, – со своего места закричала Мери.