Александр Ласкин - Дом горит, часы идут

Нет, сперва, конечно, заутреня, а затем все, чего ни попросит душа.

Она не могла бы стать в такой степени русской, если бы Коля хотя бы немного не ощущал себя евреем.

Причем каждому это нетрудно. Будто национальность не тяжелая обязанность, а лишь один из вариантов судьбы.

Муж и жена как бы перемигиваются. “Если ты как я, – словно говорит он, – то, конечно, и я как ты”.

“Я сегодня бросил тебе письмо и шлю другое, – больше года назад писал Коля матери. – Дело в том, что мы с Лизой будем немножко венчаться…”

Вот-вот – немножко венчаться. Словно предупреждая о том, что излишняя серьезность тут ни к чему.

Сперва забыл написать об этом. Ведь женитьба – дело настолько естественное, что можно о ней не упоминать.

Все же о семье своей избранницы сказал. Ведь “немного венчаться” способны только жители черты оседлости.

Это не только о свадьбе, но и о том, что жизнь станет больше. Что ко всем известным ему языкам прибавится еще один.

Странная, надо сказать, речь у евреев. Сочная, как дыня, темная и густая, как мед.

Шипящих столько, что громкий разговор похож на шепот. Будто это говорится не всем, а только тебе.

Теперь Коле придется ходить на их праздники. Он будет чувствовать себя неуютно среди седых бород и широкополых шляп.

Пища у евреев тоже непонятная. К уже упомянутым дыне и меду надо прибавить хрен и морковь.

Почему же Блинов доволен? Потому, что узнавать что-то о жизни – это и значит жить.

Коля и прежде был не безразличен к этому народу. Он из числа тех православных, которым легко зайти в синагогу.

Интересно же, что там. Как на плечи набрасывают покрывало, а потом бьют поклоны.

Вернее, это русские бьют поклоны, а евреи словно колеблются на ветру. Стараются попасть в ритм молитвы.

“Я сегодня вечером, – пишет Коля, – ходил в еврейскую синагогу. Здесь замечательно богато и красиво… к тому же поют не хуже, чем в опере”.

Такое вот человеческое любопытство и в то же время художественный интерес.

В мире существует еще много чего примечательного.

Украинцы тоже отличаются по части пения. Так что сразу после синагоги Коля идет на концерт.

“В четверг собираемся на концерт малороссийского кружка, который будет дан в зале артистического общества”.

Вот сколько всего. Если же нет других впечатлений, то отправляешься в суд.

Тоже, надо сказать, зрелище. Правда, обвиняемый отклоняется от пьесы и вносит слишком жизненный тон.

Коля так и пишет: “Свою жизнь разнообразим различными предприятиями: сегодня были в окружном суде и слушали интересное дело”.

Больше всего в нем от зрителя. Есть, знаете ли, такая категория публики, которой не наскучит ходить в театр.

Всегда найдется что-то любопытное. Если не актеры или декорации, то примечательные пуговицы на костюме героя.

Так что браво, пуговицы! Хотя бы вы существуете так, словно бездарность не окончательно взяла верх.

Коля радуется буквально всему. Голосу кантора, песне “Ой, вишенка, черешенка”, тихо посапывающему присяжному заседателю.

Во всем проявился Божий мир. Даже к той минуте, когда заседатель открыл глаза, Бог имел отношение.

4.

Блинов не только прирожденный зритель, но великий оптимист. Для него клопы пахнут коньяком.

Все потому, что он не останавливается на чем-то одном. Выбор предполагает вычитание, а ему милее сложение.

Сразу после женитьбы Коля поступил на инженерный факультет Женевского университета.

Так что впечатлений прибавилось… Прекрасное озеро, новые друзья, вдоволь немецкой и французской речи.

Как ни существенна перемена места, все же важней всего перемена действия.

Одно дело – переезд в другой город, а другое – вступление в боевую организацию.

Можно было стать просто эсером, а его потянуло к радикалам. Не туда, где тепло, а туда, где действительно горячо.

Если знать Колю, то поступок естественный. Ему хотелось не только быть полезным, но сделать это как можно скорей.

К тому же Колю интересовали механизмы. Его просто хлебом не корми, а дай что-то разобрать и сложить.

В боевой группе ему предназначалась роль инженера. До терактов его не допускали, но бомбы получались на славу.

В эту работу он ушел с головой. Мог описать механизм адской машины так же подробно, как устройство молочной бутылочки.

Вроде одно противоречит другому, но испытание соски и бомбы происходило на близком расстоянии.

После еды Ирочка сразу засыпала. Что касается бомб, то тут спокойствие было исключено.