Геннадий Прашкевич - После бала

“А если ты сама начнешь прыгать, как этот Супер?”

“Ты сам в крейзи-хаусе прыгал, как козел. Настоящая “обээшка” силу духа и тела повышает в тысячи раз!”

“Ага, – пробормотал я, – всех нашли в капусте, а меня в конопле?”

“При чем тут конопля?”

Я промолчал.

“Сашка! Ты в Америке одичал совсем? – Анька опять заколотила кулачками по креслу. – О браслетах твоего папика песни поют. Студенты на экзамены идут с его браслетами. “Обээшки” снимают зависимость от наркоты, я знаю парня, который кололся, а сейчас у него семья и ребенок. Почитай в обзорах: хочешь быть здоровым, купи браслет! Ну, дай мне, дай! Я Женьку хочу найти”.

Блин, этот бабенькин сынок! Он как гвоздь, забитый по самую шляпку. Стену можно тысячу раз перекрасить и обоями заклеить, но такой гвоздь все равно будет прощупываться. Правда, меня это не особо парит. Я так и сказал Аньке. Я здорово разозлился. Есть такие обои, розовые в красных сердечках. Анька когда-нибудь свою квартиру такими обклеит, а меня от красных сердечек тошнит. Ладно, дам я тебе “обээшку”. Мне теперь трудно расшевелить пустоту в душе, которая уже сосульками обрастает. Или, может, подумал я, как все, нацепить браслетик?

“Держи”, – бросил я кругляш Аньке.

Она, как рыжая белка, стремительно сунула его в топик.

Это было как чудо. Очень скоро узкие злые губы расправились. Про нос и про губы отдельно нужно говорить, какие они у Аньки красивые. И войс изменился. Журчал, как ручей. “Теперь я его найду”, – журчала она про Женьку. А я думал: ладно, найди. Мне это фиолетово. Я больше мешать не буду. Если все такие белые и пушистые, как Анька и папик, то, провожая меня в Чербузы, пригласите каких-нибудь тухлых Барби и Кена, а еще типа Наташу Королёву. Пусть сервируют канапе и блины с икрой. “Эта “обээшка” дается как бы в кредит, – в последний раз сказал я Аньке. – А кредит надо возвращать”.

“Не парься”, – засмеялась она.

И провела пальчиком под заплаканными глазами. “Пока! Пока!” – вся с ног до головы деловитая и красивая.

Хлопнула дверь.

Поехал вниз лифт.

21 августа

Поздно вечером у торгошки я увидел Супера. Его окружали пиплы. Среди них были два японца, и один все время спрашивал: “Нам вернут Курильские острова?” А Супер подпрыгивал, шуршал плащом и сучил босыми ногами: “А вам зачем острова? Все равно надвигается всеобщее потепление”. Плащ шуршал, военная панамка сползла на лоб. “У нас тесно, – жаловался японец. – У нас земли мало”. Пиплы по всякому прислушивалась, кто сочувственно, кто с презрением. “Скупайте землю. У России скупайте, у Китая, – хрипел Супер. Настоящий сверхчеловек, провидит будущее и все может. – Переселяйтесь на Амур, в Маньчжурию. Россия все продаст, если вы успеете. А китайцы – лопухи, вы и у них вообще все скупайте. Мы к вам в Японию на поезде будем ездить”.

“Супер, а что ты думаешь про американов?”

“Да это все равно. Главное, ездить поездом”.

“Супер, а можешь прыгнуть выше, чем Брумель?”

Он дважды подряд подпрыгнул с места на метр, не меньше.

“Выпей литр, – сказал кто-то, – подпрыгнешь еще выше”. Говорившему тут же возразили: “Литр выпьешь, чрез ботиночный шнурок не перепрыгнешь”. Пиплы ржали, а японцы потрясенно изучали купленную в газетном киоске карту Сибири и Дальнего Востока. Неужели правда собираются покупать землю? Дауны какие-то. Никак их не отговорить от островов.

21 августа

А совсем поздно я снова увидел Супера.

Tic-tac, one-two. Около торгошки у фонтана есть клумба.

Цветы на ней почему-то примятые. Супер стоял над клумбой и что-то шептал. Может, вспомнил, что он дэмбэл, дэмбэл, а гуси срок службы не уважают, а может, уговаривал непослушные цветы выпрямиться и расти быстрее, а то вот придет зима. Ну, стоял, шепча, как колдун. Бренчал браслетами, как шаман, сжимал кулаки, горбился. Может, правда верил, что цветы слышат.