Виталий Щигельский - Время воды

Страх подступил с последней бутылкой, с последней каплей последней бутылки он стал невыносим. Закончилась «Чистота», нужно было что-нибудь предпринимать. В комнате Раи уже не осталось вещей, подлежащих обмену на спирт или деньги, у меня дома еще кое-что было.

Я оделся быстро, насколько сумел, путаясь в вещах и последовательности, и поспешил домой авитаминозными пьяными галсами. Я покидал Раю. Я ее достаточно покидал. Это было нормально. Отношения, замешанные на «Чистоте», никогда ничем не заканчиваются, даже обменом заразами…

Но без заразы не обошлось — дома меня поджидала засада. Их было шестеро. Профессор Снетков в кожаном черном тесно сидящем плаще, делающим его похожим на пидора. Два мало-охтинских огрызка в синих спортивках с подвернутыми штанинами. Человек, смахивающий на крупную тушку орла, — видимо, представитель той самой фирмы «Орел и Орлан». Два одноклассника Маши в клубных малиновых пиджаках — человек из банка и человек из опекающей банк ОПГ.

В другой ситуации эти разные люди никогда бы не смогли найти общий язык. Но мой случай, кажется, был особым. Они ждали меня слишком долго, это сблизило их духовно и дало редкую возможность преодолеть культурные и языковые барьеры в общении и мирным образом договориться о разделе принадлежавшей мне собственности.

Донести до меня сей факт взялся Снетков, вероятно, как самый из них образованный. Он прошелся по комнате взад-вперед, поскрипывая телячьим плащом, и сказал приглушенно:

— Мы все очень хотели увидеть тебя, Виктор. Мы думали, ты придешь сам, но ты не приходил. Мы думали, ты пригласишь нас в гости, но ты не приглашал. Мы так рады, наконец, видеть тебя, ибо ты всем нам немного должен. Или, может быть, ты забыл?

— Я все помню, я копил деньги, — сказал я.

— И где эти деньги? — Снетков поднял бровь.

— Я купил на них акции.

— И где эти акции?

— Я принесу, мне нужно несколько дней.

— Нет, Виктор, ждать мы не будем и твои акции нам не нужны. У нас этих акций хоть жопой ешь. Мы забираем твою недвижимость за долги. Нотариус уже написал все, что надо. Тебе нужно только поставить подпись и отдать нам ключи.

— Сволочь ты, Снетков, — сказал я. — И ты, Орлан, сволочь. И вы сволочи, охтинские. И вы, одноклассники Машины, сволочи. А Маша и вовсе сука.

Сказал и замолчал, больше ничего не приходило в голову.

Мои оппоненты ненадолго задумались, а затем почти одновременно кивнули друг другу.

Их было шестеро, но били меня только двое — румяные мало-охтинские, с простыми добрыми именами Ваня и Леха. Били, приговаривая: «Мы не охтинские, запомни, мы — мало-охтинские, ты понял?..» Били, правда, недолго — сил у меня оказалось немного, я быстро свалился на пол и на время отошел в мир иной…

Когда я очнулся, мои старые знакомые деловито копались в моих вещах. Они упаковывали в картонные коробки нужное и выбрасывали остальное в открытое настежь окно.

В комнате появился седьмой персонаж — сосед Генофон. Разговаривать ему в этом фильме не полагалось — у него был заклеен рот, а сам он был крепко привязан к стулу посреди комнаты.

— Твой родственник? — спросил меня мало-охтинский Ваня, заметив, что я пришел в норму. Ваня поднял за волосы голову Генофона, чтобы мне было лучше видно, как тот высокопрофессионально избит.

— Это сосед, — ответил я сорвавшимся голосом. — Он здесь ни при чем. Отпустите его.

— А мы думали: родственник, — осклабился Леха. — Ну, сосед, ты тогда извини. Извиняешь?

Генофон кивнул не сразу, с доброй помощью крепкой руки Ванюши.

— Молодец, — обрадовался Леха. — Теперь можешь идти. Собирать вещи. Завтра чтобы и тебя здесь не было, понял?

— Куда вы его отправляете? — полушепотом спросил я.

— Туда же, куда и тебя. Он теперь здесь не живет тоже. Он на нас дарственную отписал, пока ты спал. Собственной рукой, по собственной воле. Вас ведь мало, и жилья у вас мало, а нас, кредиторов, много, и всем надо разойтись краями, — подытожил Снетков, поднимаясь с дивана и запахиваясь в плащ, как в банный халат. — Там, в тумбочке, возьмешь сдачу, чтобы все было по чесночку. Хватит даже вам двоим побухать. Ну а мы пошли, нам пора.

Кредиторы ушли. Я залез рукой в тумбочку. Там действительно оказались деньги. На четыре десятка бутылок спирта. Я разделил их пополам. Половину взял себе, половину засунул в нагрудный карман Генофону.

— Ты прости меня, дядя Гена, если сможешь. Нет у нас теперь с тобой дома. Но ведь это еще не конец. У Серафимы твоей есть хозяйство в Шушарах. Молоко, свежий воздух… Она баба верная, не даст тебе пропасть. А я… Ну, прощай, дядя Гена. Прощай.