Виталий Щигельский - Время воды

После моральной победы над Керимом я ощущал себя неформальным хозяином склада. Функция Керима в ведомом им бизнесе была функцией свадебного генерала. За Керимом стояли деньги, немногим более умные братья и несколько безнадежно тупых и продажных охранников.

Я же стоял в центре товарных потоков. В моих руках сосредоточена неформальная власть. Среди грузчиков мой авторитет был непререкаем, для толстых млекопитающих кладовщиц я стал больше, чем Кашпировский. Самая красивая женщина офиса, женщина по имени Маша, мисс «Мучной переулок», мисс «Московский проспект и Садовая улица» — была моей женщиной на сто двадцать процентов.

Важно вышагивая по Попова в модных импортных ботинках и покуривая «Житан», я действительно думал, что сам создал себя, вылепил и закалил из складской грязи. Я уважал себя больше чем когда стал в армии дембелем, за сто дней до приказа.

Я подходил к своему дому, предвкушая стремительный секс в прихожей под кошачье шипение Марии, горячую острую еду и обильное, разжигающее страсти питье, как вдруг увидел свою прекрасную женщину, стоящую рядом с большими черными чемоданами, и неестественно длинный, опасно прогибающийся в своей середине, неправдоподобно сверкающий лимузин. От неожиданности я поставил авоськи прямо на землю и замер в тупом полуприсяде. А нужно ведь было бежать, но отчего-то я просто смотрел.

Между Марией и автомобилем вырос, если так можно говорить о человеке ростом сто пятьдесят сантиметров, начальник склада Керим и принялся заталкивать Машины чемоданы внутрь лимузина.

— Маша! Нам надо поговорить! — закричал я, внезапно поняв, что происходит. — Маша, не садись в эту машину! Маша, ты не можешь уехать с ним! Это не тот человек, который тебе нужен! Он будет использовать тебя как секс-игрушку!

Я увидел, что мои слова смутили Марию. Она метнулась из стороны в сторону, словно напуганная грозой ласточка, но тут вмешался Керим и, ухватив ее за те места, за которые имел право держаться только я, затолкнул внутрь салона. Мария едва успела крикнуть: «Прощай, Вик! Прощай!» — и помахать рукой.

Понимая, что вижу ее в последний раз, я подгреб с земли авоськи и бросился вперед, через дорогу.

— Стоять! — кричал я. — Убью!

Но Керим слушаться не собирался. С немыслимой прытью, не свойственной важной персоне, которую он из себя строил, начальник продовольственного склада оббежал вокруг капота и рыбкой юркнул внутрь салона.

— Ты уволен! — высоко пропел он перед тем, как дверца захлопнулась.

Автомобиль рванул с места, пуская в небо черный смрадный смог.

Что я мог сделать после этого? На что готов пойти?

Может ли обычный, физически сильный, умеренно пьющий и честный в помыслах бригадир грузчиков победить физически слабого, но подлого, коварного и малопьющего владельца продсклада? История знает такие случаи? Ни одной мысли по этому поводу. Только фундаментальное понимание, не уступающее по прочности титану: только что я потерял работу, уважение, самоуважение и мою Машу. Я стал пьяным ничтожеством с запасом еды и питья на два дня. Все происходило по Экклезиасту, все возвращалось на круги своя…

Я сел на край тротуара, достал из пакета батон американской колбасы и бутылку бельгийского спирта. Я выпил, прокашлялся, смягчая горящее горло, механически зажевал колбасой. Я ел и пил, я старался выглядеть пофигистом. Так оно, наверное, и казалось со стороны. Но в моих глазах застыли соленые слезы. Сквозь эти соленые слезы дома, люди, машины казались мокрыми. Только мне не было до них дела. Собственно, всем им до меня не было дела тоже. Я был готов сидеть здесь вечно, плевать на асфальт, жрать колбасу и пить. Какая разница, где быть отшельником, в пустыне или в столице, главное, больше не двигаться в общем потоке нечистых человеческих тел.

Честное слово, я бы остался там навсегда, но тут в дело вмешался спирт, количество и качество спирта. Бельгийские винокуры очистили его до чего-то безвкусного и бесчувственного, находящегося по ту сторону добра и зла. Спирт подхватил мое сознание и понес на невиданные раньше вершины. Я попал под влияние темной инфантильной романтики и захотел броситься под колеса тяжелого автомобиля. Чтоб раздавило в лепешку, толщиною в один молекулярный слой, в лепешку, в которую некуда было бы проникнуть сознанию и его вечной спутнице — боли.

К счастью, помрачение быстро прошло, я даже не успел испытать всей глубины стыда за эти мысли. А затем меня потащило вверх так высоко, что автобусы и автомобили превратились в гусениц и жуков, а люди — в муравьев. Находясь там, на той сияющей холодом разряженного воздуха высоте, я увидел, что суммарный эффект беспорядочного человеческого движения, всех без исключения его проявлений — это ноль. Полный ноль и кучи говна, плывущие по Неве.