Анна Матвеева - Есть! [litres]

Как быстро она освоилась с ними обоими – и с романом, и с Владимиром! Не прошло и недели, как с её розовых (слишком розовых, укоризненно думал Владимир) губ слетело электрическое «ты». Рукопись Катенька теперь запросто сдёргивала со стола и перелистывала грубо, как инструкцию пожарной безопасности. От непочтительного отношения рукопись съёживалась и отказывалась расти: муза всё реже посещала Владимира. В отличие от маминой аспирантки.

И пятки у неё тоже какие-то слишком розовые, недовольно отметил Владимир утром, когда они впервые проснулись вместе.

Евгения с вечера одолевала его звонками – как всякая женщина (писательница или нет, не важно), она чувствовала, что Владимир больше не с нею. А он чувствовал себя зрителем фильма, где субтитры опережают действие, – заранее знал, что скажут окружающие и что они сделают. Всё чаще он мечтал о том, чтобы бросить всех своих женщин и уйти не то робинзоном, не то робингудом в густой лес или к берегам пустынного острова…

Катенька с каждым днём давала ему всё больше творческих советов:

– Как-то мало у тебя сказано о прошлом этих дамочек! Про родителей, семью – совсем ничего. Будто они выпали из машины времени!

Владимир вынужденно соглашался и той же трудовой ночью подробно описывал прошлое героинь. Для главной придумались прекрасные родители – старообрядцы-неофиты из деревни Пенчурка. Второстепенной пришлось довольствоваться алкашами, вяло допивающими свой век на заводской окраине.

В следующий раз Катенька возмущалась отсутствием секса в романе – прямо как в советском кино:

– Это даже неприлично – быть таким целомудренным!

И пихала его интимно розовой пяткой. Пришлось украшать текст постельными виньетками, до той поры в романе не предусмотренными.

Однажды Катенька заявилась с таким торжествующим лицом, что Владимир заранее впал в отчаяние: к чему теперь придерётся?

Но она принесла свою собственную рукопись – повесть, распечатанную на цветной бумаге. Только Бог всемогущий знал, как не хотелось Владимиру читать эти цветные листочки, загаженные сотнями чёрных буквяных жуков. Но у него не было выбора.

– Твоя мама уже прочла, – сообщила Катенька, – ей понравилось.

Катенька была не без таланта, но способностей ей отвесили ровно столько, чтобы плодить вирши к школьным праздникам или заливать газетные подвалы проблемными статьями. И то, и другое получается у таких людей на «ура», а для литературы нужно иное. Здесь требуется то, что было у Евгении, то, что, смел думать Владимир, есть у него самого. То, что делает писателя – писателем, а не просто лауреатом литературных премий. То, за что Владимир особенно любил Евгению – и от чего отказался теперь из ревности и страха разоблачения.

– Не думаю, что это надо печатать, – сказал Владимир, возвращая цветную макулатуру Катеньке. Она вспыхнула, разорвала неловко первый лист, потом, всхлипывая, второй. Так маленькая девочка рвёт тетрадку для домашних работ, надеясь, что мама её остановит.

Владимир не останавливал Катеньку – зачарованный, он смотрел, как его вторая героиня ревёт и рвёт листы. И думал, что ему тоже нужно многое порвать.

в которой читателя наконец-то познакомят с правилами. И с родителями

Правила, по которым жизнедействует телевизионный канал «Есть!», никто не трогал много лет подряд. И если вы полагаете, что телевидение должно меняться, как журналы мод – от сезона к сезону, то вы просто не до конца понимаете, что такое телевидение. Журналы мод, кстати, тоже не так переменчивы, как им хотелось бы: даже самые безжалостные из глянцевых обозревательниц, ежемесячно призывающие нас выбросить то, что советовалось купить в предыдущем номере, втайне прикапывают платьица из позапрошлогодних коллекций. Да что там журналы – жизнь вообще мало меняется, что бы ни думали о себе люди. Мы то ходим, то бегаем по кругу – а как мы при этом выглядим, на самом деле значения не имеет.

Популярная ведущая Геня Гималаева сразу, всем сердцем приняла установленные на канале «Есть!» правила, и если пыталась вдруг оспорить какое-нибудь сомнительное положение, то только в самом крайнем случае.

Если бы я писала роман, а не кулинарную книгу воспоминаний, думает Геня, то начала бы очередную главу именно такими словами. Или такими: