Анна Матвеева - Есть! [litres]

Бедная, бедная Берта, снисходительно думала о подруге юности Марина Дмитриевна, принимая наконец внучку Лизу из рук Еленочки. Она так отчаянно нуждалась в примере для подражания, что принялась копировать Марину с первых же дней их дружбы – как наскучавшийся без работы ксерокс переснимала манеру говорить, курить и улыбаться, шила такие же юбки («солнце»! «годе»!) и просила маму позволить ей стрижку каре, «как у Мариночки» (маман не позволила). Смех! Разве арфа похожа на кларнет? Скорее уж ворон – на письменный стол…

Ах, как раздражала Марину подругина привычка слизывать все её привычки – она их именно что слизывала, как крем с торта, и самой Марине от них уже больше ничего не оставалось. В то же время угодливое копирование льстило кларнетисточке: видать, у неё всё было на самом деле хорошо, раз Берте немедленно требовалось то же самое. А ведь Берта объективно была красивее подружки, но так ущерблена и обглодана со стороны души собственной мамой, что значения её красота ровно никакого не имела – всего лишь шла комплектом. До поры, разумеется, до времени, пока в оркестр не явился Евгений и не начал мрачно терзать свою виолончель и коситься в перерывах то на арфу, то на кларнет. Дирижёр первым оценил сложность ситуации, обойдя в этом даже маман Дворянцеву, – она, честно сказать, в последнее время несколько расслабилась, уверовав в славное будущее Берты. Консерваторию девочка закончила на сплошные «отлы», в оркестр её взяли ещё не остывшей от выпускных экзаменов, и впереди, грезила маман, у них обеих сверкает такое хрустальное будущее, что глазам больно глядеть. А вот дирижёр – проницательный и нервный согласно кодексу своего ремесла – молниеносно отозвался на перемены в «яме», как будто это были перемены погоды, включавшие боли в пояснице. Дирижёр физически ощущал – словно током прошили! – сгущение невидимых полей и трепет чужих аур. По центру сиял виолончелист с ужасной (пусть и облагороженной в веках) фамилией Блудов, а на двух прочных нитях, протянутых сластолюбивым пауком, бились молоденькие мушки-музыкантши – обе были дирижёру дороже собственных дочерей. Тем паче собственных дочерей у дирижёра не было – был только сын, далёкий и от музыки, и от папы. Работал в гараже. Диминуэндо, здесь играть – медленно, печально.

Накануне концерта в филармонии дирижёр призвал к себе Евгения и, отчаянно стараясь выглядеть настоящим мужчиной (а не деятелем искусств), спросил: что у него там происходит с коллегами женского пола? Знает ли он, как важны в коллективе здоровая атмосфера и честное сотрудничество? Евгений ласково отщёлкнул пушинку с дирижёрского рукава – ему, честное слово, не о чем волноваться! Да, завязался определённого сорта дуэт с кларнетом, но арфа тут – всего лишь общая подруга, так что Дирижёр Дирижёрыч может спать спокойно. Никаких треугольников не было и не будет! Дирижёр Дирижёрыч вздрогнул, представив, что сюда вольётся ещё и «треугольник» – Альбина Длян, но вскоре понял, что Евгений имеет в виду не музыкальный инструмент, а любовную фигуру. И потому успокоился, как и советовал ему виолончелист, разве что подёргал себя пару раз за тот самый рукав, на котором висела давешняя пушинка…

Марина сразу поняла, что Блудов выбрал её, а бедная Берта выбрала его, и теперь ей всё равно придётся кого-то потерять, потому что в таком неловком виде они трое не удержатся на плаву. Кто-то обязательно потеряет равновесие и полетит вниз, обрушив хрупкую конструкцию.

Берта отказывалась верить, что подруга и виолончелист слились в дуэте, но потом, прозрев, стала впервые в жизни несчастной. Горе обрушилось на белые Берточкины плечи, лишь в некоторых местах скудно присыпанные веснушками – как паприкой.

Как же так, спрашивала Берта у маман, почему она не предупредила дочь, что будет так больно? Маман, надо вновь отдать ей должное (ей весь город, кстати, был по гроб жизни чем-нибудь обязан и кое-что должен), грустила недолго, быстро мобилизовав и себя, и Берту.

– Мужчина нам не нужен, – доказывала маман, но дочка впервые в жизни отстегнулась от множественного числа и сказала, что маман может решать за себя и дальше, а Берта разберётся со своими проблемами сама. Говоря всё это, дочь, как в детстве, грызла смоляной веничек косы, и мать шлепнула её за это по губам – тоже как в детстве.

– Нужен – отбей! – веско сказала маман, и так зыркнула на бедную Берту, что та моментом отбросила за спину обслюнявленную косу. Отбить – почему ей самой не пришло в голову?.. Подруга – ну и что? Сколько таких случаев в литературе, в кинематографе!