Ричи Достян - Кто идет?

Я попросил — покажите-ка мне ее, просто интересно стало. Является. Сначала я подумал, что это шутка. Заглянул в документы — она, Айша Гафирова. Спрашиваю: «У меня работать хочешь?» Отвечает: «У вас, не у вас, мне все равно — дайте работу…» Ну вот, четвертый год работает. От пассажиров жалоб нет, а вот с командой — беда. Каждый день приходят ко мне и жалуются: «Товарищ капитан, опять Гафирова не в свое дело нос сует!» Вызываю. Приходит. «В чем дело?» — спрашиваю. Она отвечает всегда одинаково: «Тут не курорт — надо работать!» А ругается как? Знаете, какое у нее самое сильное ругательство? Неблагодарные! Вот ведь какие вещи бывают в природе. Руки ее видели, ну? А вторую проводницу знаете? Есть такая у нас — Сима. Лапу имеет — во! Так она эту лапу под ухо и спит — хоть все двадцать четыре часа!

В рубку вернулся Аленкин и пристыженно доложил, что приказание капитана выполнено.

Много времени спустя, когда о Гафировой все уже позабыли, рулевой Матвей тихо проговорил:

— Замуж ее надо выдать.

Капитан ответил ему так, точно разговор о проводнице не кончался:

— Попробуй-ка, Матвей Иванович, выдай.

Прошло два дня. Была глубокая ночь. Мы обходили Самарскую луку. Через открытое окно каюты слышались тихие голоса. На теплоходе почти никто не спал.

Я собралась идти на палубу, но дверь неожиданно отворилась. Показалась круглая Айшина голова. Быстрый взгляд обшарил каюту и только потом остановился на мне.

— На ночь двери надо закрывать, — сказала она сурово, — тыщи всякого народу ходит. Это пароход, а не дом. Я не могу за все отвечать!

— А почему вы не стучитесь?

— Не хотела будить, — ответила она и, нимало не смутясь, вошла, — я думала, вы спите.

Она стояла посреди каюты и придирчиво разглядывала меня. Потом вдруг улыбнулась ни на что не похожей улыбкой. Просто маленький рот, растянувшись на секунду, чуть удлинился и снова стал прежним. После этого лицо Айши освободилось от злого напряжения. Будто эта маленькая женщина долго исподтишка наблюдала за мной, что-то проверяла, проверила и наконец успокоилась.

— Через полчаса будет Куйбышевская стройка, пойдете смотреть?

Мы вышли на палубу.

Сунув руки в карманы кителя, Айша стояла рядом со мной, молчаливая и важная. Она всматривалась в тусклую даль, исколотую острыми, мелкими огнями. Приближаясь, огни белели. Скоро свет их дотянулся до нас с потоком сложных и непонятных звуков.

Когда больше не стало слышно рокотанья, гулов и шорохов, долетавших с берега, и огни строительства превратились в сплошную струистую полосу света, я попросила Айшу зайти ко мне.

— Надо спать, уже поздно. — Но минут через десять, очень громко постучавшись, она вошла и встала у двери. Я жестом пригласила ее сесть. Айша присела на край койки. Одна нога повисла в воздухе, другой она упиралась в пол.

— Сядьте поудобнее.

— Нельзя. Каждую минуту, может, надо будет идти.

— Зачем?

Она пожала плечами:

— Сейчас не моя вахта, но пассажиры не спят еще: слышите — ходют.

Она замолчала в ожидании вопросов. Это было совершенно ясно по тому, как чинно лежали на коленях ее маленькие обветренные руки.

— Сколько вам лет? — спросила я, чтобы начать разговор.

— Откуда я знаю… никто не знает. Люди говорят: кто-то привел нас в детдом — меня и брата. А что они там в документах написали…

Она махнула рукой и насупилась.

— Сколько нам лет, кто нам имя дал — ничего не известно! Я еще ничего не понимала, а у меня уже стали высчитывать за бездетность!.. Уроды! Вы не смейтесь, это в затоне такой бухгалтер. Люди удивляются, говорят — не может быть столько лет, а я откуда знаю, пора или не пора с меня высчитывать?

Она помолчала. Потом вдруг выпрямилась. Едко глянула черными блестящими глазами:

— Они уже говорили вам, что я злая?

— Кто «они»?

— Наши проводницы. Эта — «ха-ха-ха» — Сима!

— А что, неправда?

Айша хмуро молчала.

— «Ха-ха»! — повторила она. — Хорошее «ха-ха», когда в каютах грязь! Я сдаю вахту — все вычищено, а они!.. Надо работать, а не кататься. Неблагодарные!

Айша свела брови. От этого круглые глаза ее стали как два кедровых орешка — тусклые, с острыми уголками.

Для того чтобы переменить разговор, я спросила ее о брате.

— Брат? Брат у меня хороший. Мне десять лет было, когда он взял меня из детдома к себе. А может, и не десять? Он старший. Тогда он учился в летной школе. Мы хорошо с ним жили… работать я начала рано… Сейчас он в Керчи. Он взрослый…

В коридоре послышались медленные, серьезные, очень тяжелые шаги. Айша насторожилась и продолжала машинально: