Тама Яновиц - Пейтон Эмберг

— Вы еще долго погостите у нас? — спросил он.

— К сожалению, мы сегодня вечером уезжаем.

— Жаль, — процедил Дункан. — Впрочем, можно устроить, чтобы вы приехали снова.

— Это было бы здорово! — простодушно воскликнула Пейтон. Опомнившись, она посчитала, что ее восклицание сошло за американскую непосредственность. — А вы когда-нибудь были в Нью-Йорке?

Дункан медлил с ответом, пожирая ее глазами.

И этот туда же, решила Пейтон. Да только он похож на перезрелую сливу. Небось, мошонка болтается у колен.

— Я не был в Нью-Йорке уже лет двадцать, — наконец ответил Дункан. — Не было надобности. Возможно, еще и съезжу. Скажите, а вы давно замужем?

— Мне кажется, целую вечность. Замужество мне уже опостылело.

— Вот-вот, — Дункан неожиданно оживился. — Я всегда искренне удивляюсь, если кто-то мне говорит, что счастлив в супружестве.

— Мне нравится секс, — доверительно продолжила Пейтон, — но с мужем настоящего удовольствия не получишь.

Дункан рассмеялся.

— Вы весьма непосредственны, — сказал он. — Впрочем, возможно, это знамение времени. Со времен моей молодости многое изменилось.

— А что именно? — поинтересовалась она. Дункан замялся.

— Сразу и не ответишь, — задумчиво произнес он. — Да вот взять хотя бы спиртные напитки. Теперь никому и в голову не придет пить джин с итальянским вермутом. Вкусы испортились, упростились.

Пейтон невольно хмыкнула: своеобразная иллюстрация перемен. Суждение человека из великосветского общества, в котором ей удалось неожиданно побывать, да и то благодаря Барри. И будь она с мужем, то провела бы время иначе — пустилась бы в настоящее приключение, не сравнимое с биглингом, хотя для того и пришлось бы идти в какой-нибудь бар, чтобы завести романтическое знакомство. Но могло случиться и по-другому. Возможно, пришлось бы скучать в гостиничном номере или бродить по музеям, превратившись в туристку.

— Бог мой! — неожиданно воскликнул Дункан, взглянув на часы. — Нам пора возвращаться, иначе опоздаем на ланч. Дорогая, вы произвели на меня неизгладимое впечатление. Вы живете своим умом, у вас яркий характер. Когда будете снова в Англии, но только одна, дайте мне знать. Я с вами непременно увижусь.

Однако снова побывать в Англии Пейтон было не суждено. Вскоре она забеременела и не могла представить себе, что в таком непривлекательном состоянии ей откроют объятия и пылко произнесут: «Вы такая очаровательная. Я не могу без вас жить и возьму вас к себе вместе с ребенком».

Затем она родила, и начались бесцветные будни, связанные с заботой о сыне. Пейтон кормила его, меняла ему пеленки, ежедневно гуляла с ним, ходила с ним по врачам. Казалось, Кэш все время болел — отит, насморк, понос, экзема сменяли друг друга.

Перед тем как родить, Пейтон наивно предполагала, что, разрешившись от бремени, она станет вести размеренную, спокойную жизнь, занимаясь домашним хозяйством и гуляя с ребенком в парке. Действительность посмеялась над ней. Как правило, бессонные ночи, утомительное кормление грудью, неизменно сопровождавшееся отрыжками малыша, грязные пеленки, испускающие зловоние, бесконечный оглушительный плач вечно чего-то требующего ребенка — вот с чем столкнулась Пейтон.

Бессонные ночи сделали свое дело. Она осунулась, подурнела, не подымал настроения и отвисший дряблый живот, а на оздоровительную гимнастику ни сил, ни времени не хватало. Все время занимал Кэш.

Однажды, когда он стал уже ползать, Пейтон расстелила на полу одеяло, чтобы дать ребенку возможность поупражняться. Однако не прошло и минуты, как Кэш перевернулся на спину и без видимой причины заголосил, растирая руками слезы. Его лицо сморщилось, покраснело, мелькнули редкие зубы. Он казался маленьким, сморщенным старичком, капризным и желчным. Пейтон опустилась на пол и, прислонившись к стене, нервически рассмеялась. Потянуло зловонием, но она даже не шевельнулась.

В комнату вошел Барри. Он недоуменно взглянул на Пейтон, затем подошел к ребенку и, подняв его, положил на столик для пеленания.

— Успокойся, не плачь, — мягко произнес Барри. — Сейчас снимем все грязное и хорошенько помоемся. Зачем тебя так укутали? Жара, а кондиционер не работает.

Оставив на столике грязный зловонный сверток, Барри снова взглянул на Пейтон и, забрав ребенка с собой, вышел из комнаты.

— Я буду нежен, — сказал Джермано, — больше боли не причиню. Наоборот, ты получишь настоящее удовольствие. — Он открыл принесенный с собою тюбик и, выдавив на ладонь столбик белого крема, извлек из трусов свой огромный член и принялся его натирать.