Барбара Квик - Девственницы Вивальди

— Возьми мне кусочек, figlia mia, — ответила она, задержавшись ровно на столько, чтобы заправить под платок выбившуюся у меня прядь волос.

Взять кусок пирога, который еще не подали, и при этом не отстать от сестры Лауры — для этого мне была нужна сообщница. Но Джульетта уже отправилась к Розальбе, Клаудия еще не вернулась от родителей, а Марьетта навсегда покинула приют. Я повернулась к соседке слева — к Бернардине — и сначала коснулась ее руки, потому что та сидела ко мне незрячим глазом.

— Поможешь мне в одном деле, саrа?

Бернардина никогда и ни о чем меня не просила, как и я ее: в те дни мы были заклятыми врагами. Если в новом произведении, написанном для младших участниц coro, солировали сразу две скрипки, мы устраивали настоящее сражение, решая, кому исполнять ведущую партию.

Однажды перед прослушиванием она изловчилась незаметно просунуть сухое рисовое зернышко в один из эфов моей скрипки. Я к тому моменту уже настроила инструмент, и его странный скрежещущий звук меня попросту ошеломил. Когда я попросила разрешения начать сначала, Ла Бефана меня выгнала — мол, я недостаточно репетировала, — и с прослушивания я вышла вся в слезах.

Через месяц с небольшим Клаудия сыграла роль карающего ангела, подлив Бернардине в суп изрядную порцию òlio di baccalà — рыбьего жира, которым наш аптекарь поит рахитичных воспитанниц. У этого снадобья отвратительный вкус, но в тот вечер у Бернардины был насморк, и она ничего не почувствовала. Весь следующий день, тоже странным образом выпавший на прослушивание, моя соперница провела в уборной.

Именно Бернардина донесла настоятельнице, когда мы с Марьеттой сбежали в оперу, чем и обрекла меня на заточение в карцере. Она ежечасно за мной наблюдала, выискивая очередной промах, чтобы тут же им воспользоваться. Иногда я готова была поверить, что она и вправду желает моей смерти.

Почувствовав мое прикосновение, она обернулась.

Что увидела тогда Бернардина, глянув на меня? Она, казалось, своим единственным оком ухитряется разглядеть куда больше, чем те, у кого оба глаза на месте. Мы долго смотрели друг на друга: я на нее — просительно, она на меня — подозрительно. Мне было ужасно противно унижаться перед ней, но, судя по всему, другого выхода не было: ни к кому больше я не могла обратиться за помощью.

Она покосилась на дверь, в которую только что выскользнула сестра Лаура, — и вдруг улыбнулась. Улыбка была самая дружелюбная, так что мне подумалось, уж не решила ли Бернардина помириться со мной — и не этого ли она всегда искренне желала.

— Беги же за ней! — прошептала она. — Я прихвачу два лишних кусочка, если получится.

Я встала, а синьора Джелтруда, как назло, выкрикнула своим не в меру громким голосом, каким разговаривала даже сама с собой:

— Почему все уходят? Кухарка испекла чудесный миндальный пирог. Она на нас рассердится!

Я спряталась за колонну в коридоре. Ждать пришлось долго. Наконец показалась помощница настоятельницы с запеленатым младенцем на руках. Он был совсем крошечный, с лицом, словно у старичка, и жалобно пищал. Необъяснимым образом от его криков у меня на глаза навернулись слезы. Неужели я тоже так надрывалась? По крайней мере, на него не поставят клеймо, как на меня, и для этого бедного подкидыша кормилица найдется в самом приюте.

Пришлось еще подождать, прежде чем я увидела сестру Лауру, на ходу оттирающую с пальцев чернильные пятна. Я вышла из своего укрытия, и мы некоторое время молча смотрели друг на друга.

— Почему ты не в классе? — спросила она наконец.

— А я и не знала, что вы scrivana, Ziètta.

Иногда я называла ее «ziètta» — тетушка. Так заведено у девочек, которых берет под свое крылышко какая-то наставница.

— Меня не так давно назначили. Видишь, — она продолжала вытирать пальцы, — у меня неважно получается.

— У вас хорошо получается все, за что бы вы ни взялись.

— Вот здесь ты как раз ошибаешься, Аннина. Немало найдется такого, в чем я — совершенная неумеха.

— Вы говорите так из скромности.

— О, если не веришь мне, обратись к маэстро Менегине.

Я насмешливо фыркнула. Ла Бефана? Ну, эта очернит кого угодно! Сестра Лаура поглядела на меня с укоризной.

— Она ведь долгие годы была моей наставницей. И то, что я получила должность маэстры, — тоже ее заслуга.

Наверное, мне следовало говорить почтительнее, но я не желала:

— Простите, Ziètta, но я считаю маэстру Менегину и гнусной особой, и гнусной наставницей.

— Неужели? В таком случае ты к ней несправедлива. Она одна из лучших скрипачек за всю историю приюта.