Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

— Красивых ему подавай — небось ебать их будет, — сказал Миллер.

Бутройд взглядом заставил его замолчать.

— Много же тебе надобно.

— Я и плачу много.

— А вопросов задавать не станешь?

— И ответов не потребую. Привезете материал, получите деньги.

Я рассказал им, как меня найти; оказалось, они привыкли работать на лодке, ибо постоянно имели дело с громилами-заключенными вблизи устья — там им случалось взять три-четыре предмета одним разом. Мне они сказали, что тела им приходится тащить по реке, чтобы очистить их от грязи, приставшей к ним в трюмах кораблей. Итак, я подробно описал местоположение своей мастерской и небольшого причала перед ней; окрестности им были хорошо знакомы. Я пообещал, что буду ждать их в пятницу вечером, положив им две ночи на работу. Каждый из них поплевал себе на руку, прежде чем пожать мою — привычка, которой я не сумел в полной мере оценить.

Дома меня поджидал Фред.

— Запах в комнате странный, — сказал он, как только я вошел.

— Запах?

— Выпивка, табак, еще что-то да еще что-то, и все перемешано.

— Я был в таверне. — Снявши плащ и сюртук, я положил их на стул в прихожей.

— Мистер Франкенштейн в таверне. А дальше-то что ж?

— Мистер Франкенштейн в постели.

— От таверн меня еще в детстве предостерегали. Слишком низкая там публика. Вас хоть не ограбили, сэр?

— Нет, Фред, меня не ограбили. Меня надули. Портер по три пенса за пинту. Но ограбить не ограбили.

— Портер моего отца и доконал. Что его прикончило, так это не осел. Выпивка это. Бывало, как проедет мусорная повозка, так после трезвым его уж не видали.

— При чем тут мусорная повозка?

— Они с мусорщиком выпивали. Уж тот был пьянчуга так пьянчуга. Сроду не знал, по какой стороне улицы едет.

— Я, Фред, пришел к выводу, что все лондонцы пьют.

— Да, сэр, повеселиться они мастера. — Он вздохнул. — Любят они, чтоб чаша с краями полнилась.

— А ты поэт.

Он рассмеялся и вышел было из комнаты, но тут же повернулся и очень проворно шлепнул себя.

— Чуть не забыл, сэр. Вам письмо. Каретой с севера привезли, так я уж дал посыльному шестипенсовик.

— Он же не всю дорогу сам его нес. Ну да ладно. Принеси его мне, будь любезен.

Он удалился в прихожую и возвратился с конвертом, который, как я увидел, проштампован был чиновником в Ланкастере. Письмо было от Дэниела Уэстбрука. Я надеялся, что оно от Биши: хоть меня и рассердил его поступок, он по-прежнему часто занимал мои мысли. Однако по неуклюжему почерку, каким выведен был адрес, я понял, что письмо не от Биши. На послании сверху было надписано «Каштановый коттедж, Кезуик».

Милый мой Франкенштейн!

Простите, что не писал ранее — мне пришлось заниматься одним деловым вопросом. Ни мистер Шелли (или же, правильнее выразиться, мой зять), ни Гарриет в таких вещах ничего не смыслят, поэтому вести переговоры по части арендования для них коттеджа вынужден был я. Сдает его фермер из Камберлэнда, до того ушлый, что куда до него лондонскому биржевому маклеру. Настоял на том, чтобы пересчитать цветы в саду — на случай, если мы выдернем хоть один! Гарриет выглядит очень счастливой, сияет радостью всякий раз, что мы выходим на прогулку к озеру или в горы… Семейная жизнь ей явно по душе, она ухаживает за мужем деликатнейшим и внимательнейшим образом: следит, чтоб он всегда был опрятен и чист с виду (порой, должен признать, к его недовольству) да пытается торговаться с деревенскими жителями, покупая необходимые вещи. Мистер Шелли часть дня проводит, запершись в спальне наверху, где он, по словам Гарриет, сочиняет; порой я слышу, как он декламирует стихи — думается, свои собственные. После он отправляется подолгу бродить по здешним местам, предпочитая делать это в одиночестве. Я уверен в том, что он любит Гарриет и печется о ней, однако привычки аристократов мне внове! Вечерами мы сидим вместе, и он читает нам из книги, увлекшей его за последнее время. Изучает он трактат мистера Годвина [17] Годвин Уильям (1756–1836) — английский философ, писатель и общественный деятель. о причинной обусловленности и вчера вечером процитировал нам утверждение философа о том, что в жизни всякого существа присутствует цепь событий, которые начались в давние времена, предшествовавшие его рождению, и продолжают идти упорядоченной чередой в течение всего времени его существования. Называется это детерминизм — умное слово, придуманное для сложного понятия. Я наверняка сделал ошибку в его написании. Вследствие чего, согласно мистеру Годвину, единственные возможные для нас действия — те, что мы совершаем. На мой взгляд, в этом слишком много фатализма, но мистер Шелли полагает, что это так. Гарриет с ним согласна.