Мартин Эмис: Успех

— Сколько? — спросил я.

После сравнительно короткого периода упрямого непонимания скотина назвала мне баснословную сумму.

— Зачем так афишировать? — спросил я. — Все Равно вашими услугами пользуются только те, кому больше деваться некуда. Пошли, — сказал я носильщику и Грегори.

Легкая музыка порхала под высокими каменными опорами. Бродяги торговали связками газет. Была суббота, и вокзал стоял безлюдный и неприбранный: ветер нес мусор похождений предыдущей ночи, как остатки доисторического празднества. Было восемь утра; воздух начал оттаивать; составы протянулись по путям — выдохшиеся, тяжело грохоча буферами, одышливо выдувая клубы пара.

— Ну вот, — сказал я носильщику, после того как тот помог нам расположиться в вагоне. — Садись туда, — сказал я Грегори.

Грегори пребывал в нерешительности, в то время как носильщик не сводил ошеломленного взгляда с двадцати пенсов у него на ладони.

— Все в порядке? — спросил я обоих.

Когда поезд тронулся, я повернулся к Грегори:

— А теперь не хочешь ли перекусить? Здесь есть вагон-ресторан, где тебе дадут тарелку дерьма за пять фунтов, или, может, просто хочешь кофе? Хочешь чего-нибудь поесть? Если хочешь — давай.

— Нет, что-то не хочется, — ответил он.

Я оторвался от работы, пока поезд задним ходом отгоняли на какой-то пригородный полустанок. Грег по-мальчишески уставился в окно. Я со вздохом заметил на его щеках размазанные следы засохших слез.

— Надолго останешься? — спросил он вполне нормальным голосом.

— Посмотрим. Не могу же я застрять тут на сколько заблагорассудится. У меня работа.

Мы приближались к цели.

— …А как надолго останешься ты? — спросил я его.

— Посмотрим.

Все было кончено к тому времени, как мы приехали, — я знал, что так оно и будет. До дома добирались на такси. Платил я, потому что я теперь старший… это семейство обходится мне в целое состояние. Рассчитываясь с шофером, я следил за тем, как Грегори выбирается из машины. Он стоял спиной к дому, застегивая пальто, тихо жалуясь на ветер.

Его мать ждала нас в дверях. Грегори закрыл глаза и несколько раз кивнул, когда ему сообщили известие, как если бы это было меньшее, чего он ожидал. Она спросила, хотим ли мы посмотреть на тело, — мы с Грегом пожали плечами и согласились. Миновав холл, мы стали подниматься по лестнице. Прошлое волной накатывалось сзади. До чего же я ненавижу это место, подумал я, с его вытертыми коврами, диковинно изогнутыми коридорами, где так хорошо было прятаться, и с его опасно древними круглыми выключателями. Если бы мог, я разрушил бы его до основания голыми руками. Мне всегда было плохо здесь. Конечно, это была не их вина. Они старались.

Он лежал на загороженной кровати. Миссис Райдинг отдернула покрывало. На лице ее супруга, теперь я это видел, застыла удивленно-рассерженная гримаса, рот искривлен, между зубами виднеется щелка — знаете, крутые люди сохраняют зубы, сколь угодно старые или замудоханные, — глаза открыты, брови сурово нахмурены, как будто гордецу сказали, что он стал жертвой унизительного розыгрыша. Я глядел на это яркое лицо мессии. Кем он был? Я знаю кем. Добрым человеком — или славным, как угодно; дурнем; дурнем, который был добр ко мне, когда этого даже и не требовалось, когда никто его к этому не понуждал; человеком, которому позволялось творить все, что ему взбредет в голову и сколько взбредет. Грегори плакал здесь чуть больше, но сдержаннее — слезы, если так можно сказать, были внутренние.

Я был доволен, что перед ланчем мне удалось перехватить три стакана шерри, который был выпит на кухне с бережливой торопливостью умеренно пьющего человека. Моя приемная мать держалась оживленно и немногословно — ближайшие несколько дней по меньшей мере были у нее заняты под завязку, — и как только ланч закончился и сыр был убран со стола, она деловито направилась в кабинет. Как было условлено, мы на несколько минут уединились с ней для небольшого совета. Никаких сюрпризов: она собиралась переехать к своему двоюродному брату в Шропшир; оставались долги; дом разваливался и практически ничего не стоил; срок аренды на лондонскую квартиру истекал через восемь лет — я спросил, чем могу ей за это отплатить, и она ответила, чтобы я не брал этого в голову; она как-нибудь справится; я сказал, что буду делать все возможное для них обоих.

Я присоединился к Грегори, и мы пошли прогуляться по аллее. Несколько минут мы, дрожа, стояли рядом. Я предложил ему дорогую сигарету, которую он робко взял.