Уильям Сатклифф - Дурное влияние

Парень не слышит. Теперь я жалею, что не спросил, как его зовут, — на случай, если произойдет что-нибудь плохое. Папа явно не хочет подходить ближе, чтобы парень ненароком не задел его пилой, если вдруг повернется.

Когда пилёж на секунду прерывается, папа снова кричит:

— ЭЙ! ТЫ! СЕЙЧАС ЖЕ ВЫКЛЮЧИ ЭТО!

На этот раз парень слышит. Он поворачивается к папе и смотрит на него в упор. Папа отвечает тем же. Никто не двигается. Зубья бешено вращаются, рассекая воздух.

— Я сказал: выключи это, — повторяет папа, на сей раз спокойнее. Сейчас уже не так шумно, потому что парень перестал пилить.

Он не отводит взгляд. И ничего не говорит.

— СЕЙЧАС ЖЕ!

Парень меняет угол наклона пилы и упирает ее в бедро. В этой позиции он не просто держит пилу, он целится ею в папу.

Лицо у папы бледнеет. Бензопила такая штука, которую не так-то просто вырвать у кого-то из рук. Провода нет, так что из розетки тоже не вытащишь. Несмотря на свои размеры, перед этим пацаном папа беспомощен.

— Кто ты такой? — спрашивает он.

Ответа нет. Тогда папа поворачивается, хватает меня за локоть и снова переходит на крик:

— ЭТО ТЫ ЕГО СЮДА ПРИТАЩИЛ?

Я киваю и резко кручу рукой как ветряная мельница, так что ему приходится меня отпустить. Глаза жжет от обиды и боли. Я поднимаю взгляд на дом и вижу Рейчел с Люси за стеклянной дверью балкона. Они стоят между окном и шторами, наблюдая за нами. Мама застыла у задней двери. Я бегу к ней, и она обнимает меня, прижимает к себе. Мне даже не стыдно.

Папа делает шаг вперед. Затем еще. Пила все работает. Если папа сейчас протянет руку, ее искромсает в клочья.

— Как тебя зовут?

Парень не отвечает. Он как будто в трансе. Непонятно, то ли он и в самом деле угрожает папе, то ли просто замечтался.

— Опусти пилу. — Папа старается говорить спокойно, но мне хорошо видно, с каким трудом ему это дается. — Сейчас же.

Парень по-прежнему стоит не двигаясь, тело напряглось от веса и вибрации пилы, взгляд направлен в папину сторону, но мне трудно сказать, то ли он смотрит на папу, то ли сквозь него.

Папа повторяет вопрос:

— Как тебя зовут?

После долгой паузы парень говорит:

— Я только что переехал.

— Куда?

Парень водит пилой из стороны в сторону, будто отрабатывает технику среза, будто он забыл, что папа стоит прямо перед ним.

— Куда? — повторяет вопрос папа.

Парень не отвечает. Он просто режет воздух на части, спокойный как удав.

— Положи пилу. Положи, пока не поранился.

Парень смотрит на папу. Ростом он едва достает папе до плеча, но такое впечатление, что это он смотрит вниз, а папа — вверх. На миг мне кажется, что на лице парня промелькнула улыбка.

— Скажите «пожалуйста».

Папа задумчиво трет лицо.

— Скажите «пожалуйста», — повторяет парень. Голосом, которым обычно разговаривают с ребенком.

В конце концов папа уступает:

— Пожалуйста.

Парень швыряет бензопилу в траву, словно та ему вдруг надоела. Раздается глухой шлепок, и пила замолкает. Она еще не успевает долететь до земли, а парень уже оказывается на улице, проскочив мимо папы и мимо меня. Я слышу, как, удирая, он хохочет.

И если бы не Олли, на этом между мной и Карлом все было бы кончено. Я же не идиот. Но ведь друзей не всегда выбирают, правда?

Хотя, возможно, вы этого и не знаете, потому что у вас их просто нет.

Мы с Олли на гоночном треке. На самом деле это не совсем трек, а просто кусок парка, который огородили и залили бетоном. Посредине — огромная восьмерка, тоже бетонная, но другого цвета. Мы считаем, что когда-то здесь и правда хотели устроить гоночный трек, но так и не закончили, а может, трек был здесь с самого начала, но потом его разобрали. Так или эдак, нам с Олли в общем-то без разницы. Главное, что он есть. Мы часто нарезаем здесь круги на великах, болтая о всякой ерунде, или отрабатываем торможение с заносом на гравии внутри восьмерки, а время от времени действительно устраиваем гонки. Иногда мы стартуем с противоположных концов, и когда ты достигаешь перекрестья в середине, то каждый раз рискуешь столкнуться с соперником, и вот тут самое главное — смотреть, у кого первого сдадут нервы. Первыми они всегда сдают у Олли.

Он рыжик. Рыжик-пыжик. Олли бесится, когда его так называют. Можно просто называть его «рыжим», но ему от этого не легче. Самое грустное, что вежливого слова тут не подобрать. Он такой рыжий, что вы даже представить себе не можете. Цвет волос, как у Олли, не часто встретишь. Наверное, такого цвета вообще почти не бывает. Лично я, кроме Олли, видел такое лишь один раз, на наклейке Донни «ОПАСНО! ВРЕДНЫЕ ОТХОДЫ!».