Николай Никандров: Путь к женщине

– Манька-а-а!.. Одесса-а-а! Сбегай, разменяй червонец так, чтобы было два по полтиннику…

Осиповна подбегает, услужливо кричит в зияющую тем нотой нору:

– Ей сейчас нету! Ушла за папиросами! Скоро придет! Тогда скажу!

Алкоголический голос в знак согласия протяжно хрипит под землей:

– Э-э-э…

Шибалин, хмелеющий, наполняется все новыми и новыми волнами большого хорошего чувства, сочувствия ко всем людям, в том числе и к Насте:

– Настя, пейте… Настя, ешьте… Поправляйтесь…

Настя:

– Спасибо, спасибо… А поправиться мне на самом деле надо бы… А то от такой жизни худаешь и худаешь с каждым днем…

С пьяненьким сожалением оглядывает себя, свое тело:

– Разве раньше я такая была?

Щупает свой затылок:

– Ишь зашеина как поменьшела!.. А раньше она вот такой толщины была!.. Раньше я кругом была толстая да красная, как наливная… А теперь?..

Обнажает одну ногу, поднимает, разглядывает, кладет ее на ногу Шибалина:

– Хотя я и теперь тоже еще ничего – против других… Правда, гражданин?..

Антоновна наставительно со своего места:

– Настька! Ты хоть и выпивши, а все-таки женщина и должна перед хорошим мужчиной стеснение иметь!

Настя продолжает с удовольствием прощупывать свою обнаженную ногу:

– А что я такого делаю?.. Девушки, которые очень худые, те, безусловно, должны перед мужчинами стеснение иметь… А я все-таки еще не до такой степени… Кое-что у меня еще есть…

Пьяно наваливается на Шибалина, трудно бормочет неповоротливым языком:

– Слушай, гражданин, что я тебе скажу… Живи со мной!.. Чем таскаться от одной к другой… Наймем в Сокольниках койку… Ты будешь на службу ходить, я буду хозяйство весть…

Шибалин весело хохочет. Настя, глядя на его смех:

– Ты не смейся, не думай, я не деревенская!.. У меня вся родня приличная: отец кучером ездит на шоколадной фабрике, мать домовая прачка, старший брат дамским парикмахером занимается!..

Шибалин сотрясается от здорового, беззаботного, детско го хохота, сидя при луне на кирпичах. Настя продолжает свое:

– Согласны?.. А?.. Все равно лучше меня во всей Москве никого не найдешь… Если ты с ног до головы оденешь меня во все новое, шикарное, я никогда тебе не изменю… Самое первое, самое необходимое для семейной жизни у меня уже есть: самовар, два утюга, помойка. Вот рубаха на тебе чистая, а я по запаху слышу, что она как следует не прополосканная… А если будешь со мной жить, все белье на тебе будет прямо кипельное!.. А пироги какие умею я пекти!.. Под праздник будем ставить свои хлебы…

Молодой франт в ярко-зеленом шарфе, с длинными, до колен болтающимися концами, в черно-белом клетчатом мод ном кепи входит в руины. Тоном повелителя:

– Настя!

Настя Шибалину тихо:

– Сказать, что занята?

– Нет, отчего же? Иди.

– А как же ты?

– Я все равно другую жду.

– А то смотри… Это свой человек… Служит в…

Она говорит Шибалину на ухо, где он служит.

– …Так что он мог бы какие-нибудь полчаса подождать, если ты хочешь пойти со мной…

– Нет, нет, Настя. Иди.

Достает кошелек, дарит ей несколько монет.

Франт прохаживается в стороне, с нетерпеливым видом марширует. Приостанавливается, смотрит вбок через плечо, капризно:

– Нас-тя!

Настя благодарит Шибалина, прощается, прячет день ги, бежит, пошатывается, торопится съесть на ходу еще одно пирожное:

– Иду, иду! Подходит к франту:

– А долг принес?

Делает шаг назад, стоит, упирается, не хочет идти за ним в пролаз:

– Тебя спрашивают: долг принес?

Франт молча бьет ее по шее, она кричит, он бьет еще, схватывает ее за шиворот, пригибает к земле, ударяет коленом в зад, она пролетает впереди него в пролаз.

XXII

Ванда – очень красивая, в кроваво-красной широкополой шляпе, тонкая, воздушная благодаря лунному освещению, является из города в руины, гордо шествует по залу, точно дела ет смотр своим войскам, замечает на куче кирпича Шибалина, приостанавливается, вопросительно улыбается ему, он делает ей легкий утвердительный кивок головой, тогда она смело идет прямо к нему. Глядит на бутылки, на бумажки, игриво:

– Пировали?

Шибалин приготавливает для нее место возле себя:

– Да. Подсаживайтесь. Берет бутылку:

– Тут еще осталось глотка два. Наливает ей.

Она с наслаждением выпивает:

– Шла и думала: где бы рюмочку выпить?

Маленьким нежным ртом ест пирожное, искоса скользит по фигуре Шибалина красивыми испытующими глазами. Шибалин наполняется волнением: