Игорь Сапожков: День Жизни

— Вы не против если я сразу к делу, Наум Борисович? Или может выпьем для начала, за знакомство? Муха тащи тару…

Нюма не ответил, только легко качнул головой. Руслан разлил виски по стаканам.

— Не будете? Ну как хотите, кабак, как говорится, дело добровольное… — он залпом выпил и шумно выдохнул, — гадость какая, чистая сивуха… Где лавэ Нюма?

— Какие лаве?

— Не придуривайся, Наум Борисович…

— Кто вы такие и какого хре…

Наум не успел договорить, Муха резким ударм выбил из под него кресло, а потом стал методично избивать ногами. Нюма корчился от боли, в конце концов его вырвало. Муха брезгуя испачкать ботинки отошёл в сторону и как ни в чём не бывало, стал рассматривать фотографии. Яша было бросился Науму на помощь, но его тут же сбил с ног, мощный удар в грудь, вернувшегося в студию Грека. Яша упал на колени и закашлялся.

— Напрасно вы так, Наум Борисович, — Руслан взял в руки второй стакан и одним глотком влил в себя его содержимое, — не стоит со мной играть в Мальчиша-Кибальчиша. Время у нас есть, до утра вы не только расскажите где деньги, но и будете умолять меня, принять их от вас в дар.

Потом Нюму опять били, теперь по очереди, вначале Грек, размеренно и чётко, вкладывая в каждый удар не только силу, но и душу, затем Муха — озорно, звонко и с удовольствием. Нюма уже почти не чувствовал боли, мерцающее сознание уносило его иногда в уютный дворик на Чижикова — оказывается там на верёвке до сих пор сушатся голубоватые наволочки и простыни, а на балконе, где он делал уроки, пахнет варёной кукурузой. Иногда на кладбище, к могилам отца и матери — они и здесь рядом. Иногда в далёкий Лос Анджелес…

Когда Наум в очередной раз очнулся, виски в бутылке оставалось на три пальца. Руслан курил, стряхивая пепел на пол.

— Смотрите пацаны, пойло это называется Джони Волкер, это типа нашего Ивана Сусанина… — ему никто не ответил. — Кстати, а где Оспа? Он уже часа два, как должен был быть здесь…

Его язык немного заплетался, чувствовалось, что он уже слегка пьян. Муха сидел на корточках облокотившись на стену и тоже курил.

— О, смотрите кто к нам вернулся, — Руслан увидел, что Наум пришёл в себя, — а у нас для тебя киндер-сюрприз… Грек, где ты там?

Собравшись силами, Наум чуть приоткрыл опухшие глаза. Через минуту Грек втолкнул в студию Яшу. Он с трудом держался на ногах, его голова свесилась на грудь, рубашка и джинсы были залиты кровью. Сфокусировав на нём взгляд, Нюма вздрогнул, будто от электрического разряда:

— Я скажу где деньги…

— Никто и не сомневался, — Руслан повеселел, — а я уже собирался включать паяльник…

Дальше всё было точно, как в голливудском кино. Нюму отпоили водой и он рассказал где спрятаны деньги. Оказалось, что за ними нужно ехать на другой конец города. Руслан допил виски, в три затяжки выкурил сигарету, открыл дверь контейнера и выглянул наружу. «Мазда» стояла в десяти шагах от киоска. Он даже не успел удивиться. От свежего воздуха у него на миг закружилась голова, а уже в следующиее мгновение он умер, от кровоизлияния в мозг. Его тело, едва успели отволочь за угол, как из контейнера вышли Муха и Грек. Эти правда пытались сопротивлятся, но увидев стволы, предпочли лечь на землю, предварительно освободив руки от ножей и кастетов.

Вскоре от киоска звукозаписи, не включая фар резко взял с места и растворился в сумерках «Рафик» скорой помощи. Он увозил в неизвестность трёх безпридельщиков и остывающее тело их главаря. А на Морвокзал, пролетая моргающие жёлтыми глазами светофоры, уже летели дежурные машины Еврейской Больницы.

Они лежали в одной палате с окнами выходящими на лужайку больничного сада. У Яши был поломан нос, кроме того он получил сотрясение мозга, последствием которого, стало повреждение глазных нервов. Наум Борисович отделался переломами и трещинами рёбер, вывихом руки, несколькими глубокими порезами, множеством ушибов и гематом. Пистолет десять дней пролежал в коме. Вывих трахеи, стал причиной нарушения дыхательных функций, ему было больно говорить, он целыми днями молчал…

Они терялись в догадках, непонимая кому обязаны своим неожиданным спасением и даже жизнью. Яшу каждый день навещали родители, мама приносила завёрнутую в полотенце кастрюлю прозрачного, куриного бульона и кормила им всех обитателей палаты. Три раза в неделю к Нюме приходила младшая сестра, с ней всегда были два её сына-близнеца, лохматые копии дяди, которые моментально сметали фрукты со всех тумбочек и убегали играть в сад. Гену изредка проведывал дед, крепкий, сухой старик, участник Финской, Отечественной и Японской войн. Лацкан его мятого пиджака, украшала орденская планка со «Славой» всех трёх степеней. Он хмурился и курил трубку у открытого окна. Как-то раз молоденькая медсестричка сделала ему замечание, дед не среагировал, она нажаловалась завотделением, врачу с фронтовым стажем, та пришла, увидела планку и сказала: «Пусть курит…»