Игорь Сапожков - Золотое Дѣло

— С чего бы это нас разыскивала гражданка ГДР?

— …

— Некто фрау Элиса Ленц, художница между прочим, — он по-ковбойски хлёстко выхватил из заднего кармана брюк сложенный в четверо лист бумаги, развернул его и прочитал, — участница международных экспозиций. Её картина «Спящий солдат», выставлена на ВДНХ в павильоне СЭВ.

… — Захар недоуменно молчал.

— Значит не знаете… Или не помните… Или не хотите вспомнить… — он зачем-то стал говорить короткими фразами, — а вот мы помним… Например помним, как в сорок втором под Ташкентом при очень подозрительных обстоятельствах, исчез грузовик с медикаментами, — он прищурил и без того узкие глаза.

— Послушайте, — не выдержал Захар, — вы можете мне объяснить, что вы от меня хотите?

— Мы хотим вам помочь! Помочь всё вспомнить…

— А разве я просил о помощи?

— Ну ка немедленно прекратить балаган, — человек наконец-то встал со стола, он оказался на целую голову ниже Захара, — зря я сюда приехал, нужно было вас вызвать к нам. У нас многие вспоминаю, то чего раньше не знали. Доводилось бывать на Лубянке?

— Послушайте, как вас зовут?

— Называйте меня Валентин Валентинович, пока…

— Я и вправду не понимаю, что вы от меня хотите…

Тогда Валентин Валентинович, вытащил из того же кармана, уже другую бумажку, но тоже сложенную в четверо и швырнул на стол. Захар развернул её и хотя прошло уже больше двадцати лет, моментально узнал Элису.

Они встретились на ВДНХ. Элиса была в Москве с какой-то делегацией, ей едва удалось вырваться на несколько часов. В павильон СЭВ, она вошла раскрасневшаяся от мороза, в её светлых волосах медленно таяли снежинки. Они стояли под картиной, на которой был изображён пьяный спящий Захар и не могли оторвать взгляд друг от друга. Растаявшие снежинки превратились в маленькие капельки и изумительно сверкали, отражая свет хрустальной люстры. Вскоре динамик-полиглот напомнил на двенадцати языках, что павильон закрывается через четверть часа. Когда помещение совсем опустело, Захар снял пальто, расстелил его на полу и достал из кармана бутылку водки. Заведующий павильоном, узнав известную художницу оставил им свет, а потом даже принёс стаканы и несколько марокканских мандарин. Элиса давно уже опоздала на все запланированные мероприятия, она положила голову Захару на плечо и слушала, и слушала… Слушала про первую бомбёжку унесшую жизни всей семьи, слушала про неожиданную эвакуацию, про медальон Кёлера, про гибель Рощина. Захар пил и рассказывал, как после смерти Анны Кирилловны, по доносу соседей, его выселили «с незаконно занимаемой жилплощади», как он четыре месяца жил на Киевском Вокзале, пока не освободилось место в университетском общежитии, как днём он учился, а ночами работал на строительстве подземных переходов. В словах Захара было столько боли и одиночества, что на глазах Элисы, несколько раз появлялись слёзы.

Остатки водки, Захар отдал дежурившему на улице Валентину Валентиновичу. Он прятался за тумбой с облезшими афишами, пытаясь защититься от метели. Схватив бутылку окоченевшими пальцами, он лихо сорвал с неё зубами пробку и опрокинул в себя голубоватую, в свете фонаря, жидкость. Когда последняя капля медленно скатилась в его горло, он громко икнул, смущённо улыбнулся, двинув высокими скулами и благодарно посмотрел в глаза Захару. В это время резкий порыв ветра поднял в воздух фонтан снежинок, Захар прижал к себе Элису и они пошли к стоянке такси…

С того времени каждый раз, когда Элиса приезжала в Москву или Ленинград, Захар брал на работе отпуск и они проводили время вместе. В один из приездов Элиса предложила Захару поехать в его родной город, он было загорелся, а потом передумал, так и не объяснив причины.

Проезжая маленький, живописный городок Шкёдиц, Элиса притормозила.

— Поедем пообедаем или сразу в клинику?

— Как тебе удобно.

— Я думаю перекусать…

— Перекусить, — поправил её Захар.

— О да, перекусить, быстрый мittagessen, потом купим конфет для Михаэля и поедем в клинику.

Захар согласно кивнул.

Они оставили автомобиль в переулке возле кирхи. Им приглянулась крохотная закусочная с пёстрой вывеской на противоположной стороне площади. В помещении густо пахло пивом и копчёнными сосисками, они выбрали столик на улице и к ним тут же подошёл официант. Элиса не спрашивая Захара (она прекрасно знала его вкус) сделала заказ и достала из сумочки перламутровый портсигар.

Четырнадцать лет назад, Элиса родила сына. Мальчик родился больным, муж уговорил её отдать ребёнка в приют. Она даже не успела дать ему имя, Михаэлем его назвала нянечка в отделении новорожденных. Элиса сопротивлялась, но всё же уговоры мужа и свекрови взяли верх. Два месяца она сходила с ума от тоски, умоляла мужа вернуть ребёнка, даже стала пить успокоительные капли. Муж не соглашался, выдвигая новые и веские доводы, тогда она сделала это сама. Однажды вернувшись с работы и услышав детский плач, он без слов собрал вещи и не сказав ни слова ушёл. Через пол года они развелись. Забота о ребёнке занимала всё время, Элиса забросила живопись, подрабатывала иллюстратором одновременно в нескольких журналах. Через восемь лет болезнь обострилась, Михаэля больше нельзя было держать дома, мальчик перестал её узнавать, у него начались частые обмороки и припадки. Одна из подруг посоветовала ей хорошую клинику, именно для детей с такой инвалидностью. Клиника находилась в Лейпциге, в двух часах электричкой от Дрездена и располагалась в старинном замке с острой черепичной крышей, окружённым фруктовым садом. Главврач и по совместительству директор клиники доктор Петер Вебер, был прекрасным специалистом и очень добрым человеком. Он обстоятельно объяснил Элисе, что мальчику будет лучше находиться, под присмотром квалифицированного медицинского персонала. Элиса уехала с тяжёлым сердцем, она навещала Михаэля каждые выходные и действительно, со временем убедилась в правоте доктора Вебера.