Освальдо Сориано - Ни горя, ни забвенья... (No habra mas penas ni olvido)

Автомобильные фары осветили не только серый фюзеляж «Бычка», но и овсяное поле за ним, и стену дождя.

Сервиньо понял, что ситуация безнадежна. Он сидел нбподвижно под направленными на него дулами двух автоматов и карабина. Вооруженные люди укрывались от дождя под крышей ангара.

Тот, у которого был в руках карабин, крикнул:

— Поднимай руки и выходи!

Выходить Сервиньо совсем не хотелось. Монотонная дробь дождевых капель по фюзеляжу, тепло кабины и выпитая можжевеловая — все, вместе взятое, как-то расслабило его. И даже привело в хорошее настроение.

— Идите-ка к… матери… — сказал он, доставая бутылку.

Увидев зачем-то нагнувшегося пилота, люди в штатском зашевелились.

— Вытаскивай его, Тито! — скомандовал владелец карабина.

Парень, целясь в голову Сервиньо, подошел к самолету. И хотя он уже промок насквозь, новая порция потекшей за воротник воды удовольствия ему явно не доставила. Заметив, что пилот пытается спрятать бутылку, парень дернул рукой дверцу и повторил:

— А ну, давай выходи!

Сервиньо спрятал бутылку. Парень взмахнул нетерпеливо рукой.

— Что, городок испачкал? — спросил Сервиньо.

— Нечего разыгрывать из себя дурака. Твоя шутовская песенка спета! Выходи!

— Нет. Если убить хотите, то стреляйте. Здесь хоть сухо, не льет.

— Кто тебя послал? — спросил парень.

— Никто.

— Кто?!

— Мне, старик, не приказывают, никто и никогда, потому и летаю там, — сказал Сервиньо, тыча в небо,

— За что ты его защищаешь?

— Кого?

— Этого мерзавца, алькальда.

— Он перонист и человек хороший.

— А кто еще с тобой?

— «Бычок».

— Где он?

— А вот здесь, — ударяя по приборному щитку, показал пилот. — Старина «Бычок». Пять тысяч часов в воздухе, и хоть бы раз чихнул.

— Да ты, видать, совсем дегенерат. Ведь прикончить тебя — раз плюнуть.

— Раз плюнуть? — переспросил Сервиньо, вглядываясь в парня, которому, наверное, и двадцати пяти еще не было, — Ты что, из столицы?

— Угу…

— А платят тебе хорошо?

До нитки промокший парень, оборачиваясь на голос своего шефа, успел бросить:

— Лучше, чем тебе!

— Гориллам служишь.

— Еще ответишь за свои слова.

— «Парень настоящий, вдаль, вперед смотрящий, к нам в ряды идет…» [12] Слова из гимна перонистской молодежи — пропел Сервиньо.

— Замолчи, образина. Не тебе меня учить, каким должен быть перонист.

Сервиньо, посмотрев на него непонимающим взглядом, засмеялся, достал бутылку и отпил из нее.

— Ну, давай, Тито! — закричал один из поджидавших сообщников.

— Неужели ты не понимаешь, что тебя использовали! Так никогда ничего и не поймешь, — сказал парень и взвел курок пистолета.

— Не ошибись! Если ты перонист, я выхожу из игры.

— У тебя не хватит времени. Прежде я тебя выведу из игры.

— Ублюдок паршивый, жеребец с железкой в руке. Да в таком виде кому ты нужен?

Тито ответил ударом рукоятки пистолета по лицу, Из рассеченной брови Сервиньо потекла кровь. Отступив назад, туда, где стояли его сообщники, Тито бросил:

— Не вылезает!

— Кончать надо с ним, — сказал парень, и, сделав шаг вперед, вскинул карабин и выстрелил.

Посыпались осколки ветрового стекла. Сервиньо отвалился на спинку сиденья. Тито прицелился и выстрелил в него из пистолета, тело пилота передернулось, опустилось на приборный щиток. Дождь смывал кровь, едва струйка из кабины попадала на обшивку самолета. Четверо сели в машину. Тито повел ее по направлению к шоссе.

К Сервиньо медленно возвращалось сознание. Ему казалось, что лицо обжигает пламя газовой горелки. Он протянул руку к бутылке, но поднять ее уже не смог.

— Надо разыскать Сервиньо, — сказал Хуан. — На площади наверняка найдется велосипед!

Они пошли вдоль сырой от дождя стены, стараясь идти как можно ближе к ней. То и дело они оглядывали крыши домов, однако городок казался вымершим. Посмотрев на небо и увидев заалевший горизонт, Хуан вначале подумал, что это отблеск пожара, потом понял, что близится рассвет. В конце улицы, упиравшейся в поле, можно было разглядеть пробуждение нового дня. Дождь стихал. Появились разрывы среди туч. По-видимому, было около шести.

Они остановились на углу улицы, выходившей на площадь. Осмотревшись, Хуан предложил сержанту Гарсиа укрыться за кустом, возвышавшимся на газоне перед домом. Приободрившись от одного запаха свежей травы, сержант заговорил:

— Эх, дружище, вот бы сейчас по глоточку пропустить!

Бросив взгляд на небо, Хуан ответил: