Давид Лившиц - Забыть и вспомнить

* * *

Из журнальной подборки «Попурри на военную тему»

Эпиграф

В классе их было восемнадцать. Парней, как сказали бы сейчас. Или – юношей, как несколько возвышенно-благородно называли молодых людей до войны. Остальные - девочки. Ребята держались кучно, девчонок игнорировали, хотя наступала любовь, как-никак – десятый класс. Из школы – гурьбой, в походы, в кино – вместе. К выпускным экзаменам по литературе решили готовиться сообща. Математику любили, химию терпели, с немецкого сбегали, а литературу - побаивались. Тут надо придумывать, а дело это неопределённое. Собирались у товарища в квартире с большой комнатой. И огромным балконом. На балкон вываливались в перерыв – выпустить пар. Сразу начиналась куча мала. Любимое занятие – потешиться над Хвощём. Хвощ, он же Заманский, долговязый, рыжий, веснушчатый, не давал себе труда отмахнуться от тычков, или огрызнуться на задиристые словечки. Добродушный Дима Уманский жалобно упрашивал в стороне: «Ребята, хватит, ребята, не надо!» - «Иди – иди!» – с грозным обещанием оглядывался неукротимый въедливый Венька Дьяченко и тянул руку к рыжему Хвощу. Вовка Боголюбов поглядывал на возню неулыбчиво, он был выше суеты в своей аспидной ассирийски безупречной причёске. Кому-то пришла идея связать Хвоща. Хвощ не сопротивлялся. Его скрутили бельевой верёвкой и ровно уложили на старый диван. Потом сожгли газету и сажей нарисовали Хвощу усы, бороду и «пышные» бакенбарды. Очень довольные собой, ушли заниматься… Спохватились только через час. Кинулись на балкон: Хвощ уютно посапывал… Дима Уманский с виноватым видом стал стирать сажу с лица товарища, ещё больше размазывая. Стоял хохот. Мальчик, маленький брат их товарища, тихо вошёл в запретную комнату. На диване и стульях валялись исписанные листки, учебники с закладками. На столе брата – новенькая раскрытая тетрадка. Чистая страница. Только в уголке несколько строчек. Мальчик прочитал по слогам: со-чи-нение на воль-ную те-му. Э-пи-граф…

- А что такое «эпиграф»?

- Много будешь знать – быстро состаришься, - сказал брат, торопливо засовывая за пояс учебники. – Потом объясню.

Через день в школе начались экзамены. Потом был выпускной вечер. Плотом ребята ушли в поход, в горы, и про войну узнали только через два дня, когда спустились в долину… Димка Уманский сгорел в танке под Харьковом. Дьяченко-заводило погиб в Сталинграде. Красивый и надменный красавец Вова Богомолов, ротный пулемётчик, умер в санитарном поезде от ран. От Хвоща не пришло ни одного письма. Кто-то писал, что видел, как он минировал мост и погиб при взрыве. Старший брат мальчика, тот самый, у которого все собирались перед экзаменами, два раза за войну был тяжело ранен, вылечивался, возвращался в часть и погиб при штурме Кенигсберга. После войны родилась песня, где пелось про то, как их оставалось только трое из восемнадцати ребят. Из этих не осталось ни одного. Не сразу, не скоро в школе, где они учились, появилась мемориальная доска, на ней написали все фамилии, - юношей выпускного, 1941 года, класса. Мальчик вырос и, перебирая как-то в шкафу старые бумаги, наткнулся на черновики сочинения. На тетрадном листке остановил его знакомый почерк брата. «План сочинения: 1. Эпиграф. 2.Вступление. 3. Содержание…». На месте эпиграфа стояло: «Заводов труд и труд колхозных пашен мы защитим, страну свою храня». Потом взял словарь и прочитал: «Эпиграф - краткая цитата перед произведением, характеризующая основную идею произведения».

И жизни, подумал он.

* * *

Перепись

Всесоюзная перепись населения. К одинокому старику, соседу, приходят две молоденькие переписчицы. Обычные вопросы – ответы: имя-отчество, год рождения, национальность… Доходят до родственников:

- Кто ещё, дедушка, живёт с вами, кто прописан на вашей жилплощади?

- Живёт? А никто не живёт окромя меня. А прописан ещё сын.

- А где он сейчас?

- Не знаю, точно не скажу. На войне был…

- Так он, дедушка, не пришёл с войны?

- Не пришёл…

- Погиб, или пропал без вести?

- Похоронку приносили…

- Так он уже давно выписан, сорок лет прошло… Мы поёдем, дедушка…

- Нет, записывайте сына! Прописан он здеся!

- Дак ведь… - вскидывается возражать одна из переписчиц, но я ей делаю знак за спиной старика, и она замолкает на полуслове.

Вот уже, кажется, третья перепись на моей памяти. И всякий раз повторяется этот разговор. Так старик вроде ничего, покладистый, а тут упрётся и ни с места. Переписчица попалась умненькая, не то, что в прошлый раз, доведшая старика до слёз. Она снова раскрывает свои бумаги и садится к столу: