Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Наташа, Наташа… — стонал я вполне искренне и естественно, простирая к ней руки. — Не будь дурочкой, милая моя! — Но в конце концов она хлопнула дверью и умчалась в темноту. КУДА? К СЫНУ? ОЙ ЛИ! — по-автономовски заподозрил я.

Затем, уже в час ночи, появился сам Автономов.

— Тсс! — зашипел он, прикладывая палец к губам, будто не он, а я вломился и наделал шуму. — Приютишь меня, Анатоль? — заговорщически прошептал он.

Я уставился на него, как, предположим, на беженца из Грозного…

— Что, Милена прогнала? — пожелал я узнать.

— Тсс! Не галди. Мне много не надо. Какое-нибудь одеяло бросишь на кухне — и все.

— Тсс! — зашипел и я.

— Тсс!

— Наташа! — громко позвал я. — Тут один приблудный пришел, по фамилии Автономов. — Его сожительница прогнала из дома. Просится на ночлег. Как думаешь, пускать? — И захрипел, ибо Автономов пережал мне железными пальцами шею.

— Пусти, балда… — вырвался я. — Нет ее дома. Нет. Один я ноне. Повезло тебе.

Он сразу расслабился, глубоко вздохнул, привалился плечом к косяку. Какого же хрена я спектакль здесь устраиваю, издеваюсь над ним?

Только тут я заметил, что его ветровка была надета на голое тело. Он был также в пижамных штанах и шлепанцах.

— Значит, опять вдвоем с тобой спать будем? — с блуждающим взглядом спросил Автономов.

— Не вдвоем, Костя, а поодиночке, но в одной комнате, — уточнил я, с жалостью на него глядя.

— А я пива прихватил… вот.

— Это на похмелье понадобится. А сейчас спать.

Но заснуть сразу, разумеется, не удалось. С импровизированной лежанки на полу доносились вздохи, невнятное бормотание моего, скажем так, сокамерника. Он то и дело переворачивался с боку на бок — путешествовал, как герои моей повестухи. Мне самому не спалось. Я снова и снова проигрывал в памяти сцену с Наташей. Когда Автономов особенно тоскливо застонал, я не выдержал и подал голос:

— Что, тяжко, Костя?

— Тяжко, Анатоль, — ответила темнота.

— Вот так-то! Пить надо меньше в наши-то годы. Вообще не надо пить. Вредно это.

— Питье тут ни при чем.

— Ну да, говори! Трезвым ты не убежал бы из дома в кальсонах и тапочках.

— В пижамных штанах, а не в кальсонах.

— Невелика разница! А будь ты трезв, спал бы сейчас под боком у Милены, — нудно резонерствовал я. Чиркнула и загорелась спичка: Автономов закурил. — А ты пришел домой косой, да поди еще разборку устроил. Устроил разборку, признавайся?

Он ответил не сразу, затягиваясь дымом:

— А ты как думаешь, мог я промолчать?

— Ну вот. Так я и знал.

— Не мог я промолчать, Анатоль. И ты не смог бы, если ты еще мужик. Я от нее объяснений требовал. Мирно, дипломатично.

— Представляю.

— А она взвилась! Начала кричать, что я ее замучил своими подозрениями. Подозрениями! Тут уж не подозрения, когда весь Рыбвод языки чешет, мое имя склоняет.

— Откуда тебе это известно?

— А Раиса же сказала. У нее там своя агентура с давних времен. Она зря не скажет.

— Та-ак. Опять ты за свое!

— А Милка взбесилась, хотя я ей про Раису ни полслова не сказал. Сама себя выдала.

— Чем это? — Я тоже закурил лежащие рядом на телефонном столике «Родопи».

— «Чем», «чем»! Ясно чем. Была бы она абсолютно невинной, разве так реагировала бы, скажи? Она бы засмеялась, полезла бы целоваться: дурачок ты, мол… утешила бы. А она что? — Я увидел, как смутная фигура Автономова переменила положение: он сел на своей лежанке. — Костерить меня начала! Даже близко к себе не подпустила.

— А ты что же, — я тоже сел на своей тахте, — ты, извини, полез к ней в постель после своих обвинений?

— А ты как думаешь! А ты бы не полез?

— Ни в жизнь.

— Ну, я правильно говорю, что ты уже не мужик, Анатоль.

— Тебе не уступлю! — огрызнулся я, но он не отреагировал, а продолжал канючить свое:

— Зашипела на меня, как дикая кошка. Я ее еще такой не видел и не представлял. А тут девочка захныкала в спальне, мы ее разбудили.

— И ты натянул кальсоны и убежал?

— Не кальсоны, не кальсоны! А как я должен был поступить? Опять спать на раскладушке? Нет уж, извини, Милочка. Это ниже моего достоинства. Да я в тот момент плохо соображал, Анатоль, что делаю.

— Потому что был пьян.

— Перестань талдычить: пьян, пьян! Я не пьян.

— Потому что протрезвел на улице в куртке на голое тело.

— Анатоль, поберегись! Не зли меня.

— И что думаешь делать дальше? — не обратил я внимания на его агрессивность. — У меня, что ли, жить?

— А ты что, один теперь? — вроде бы обрадовалась темнота.