Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— А это ты уж сам узнавай, мой дорогой. Я тебе наводку, как ты выражаешься, не собираюсь давать.

— ТЫ ЛЖЕШЬ, РАИСА! — с опозданием пророкотал Автономов. Щека у пего нервически задергалась.

— Можешь не верить, я не настаиваю, — пожала покатыми плечами хозяйка кабинета. — А тебе, по-моему, рога к лицу, — заколыхалась она от злого смеха.

Я поспешно преградил Автономову дорогу к ее столу, ибо он недвусмысленно рванулся вперед, чтобы разделаться со своей супругой — растерзать ее на части, а может быть, придушить…

— Спокойно, Костя! Без скандала. Пошли отсюда!

— Вот-вот! Уведи его, пока я не вызвала охрану. Они его изметелят за милу душу да еще в кутузку упекут, — отсмеялась Раиса Юрьевна.

— Ты, дрянь коварная… ты за все мне еще ответишь! — жарко дыхнул Автономов.

— Пошли, Костя, пошли! — потащил я его к двери.

Мы вывалились из кабинета в приемную, напугав мающуюся там посетительницу.

— Отпусти! — изверг из себя звуки Автономов.

— Отпускаю, но не хулигань.

Мордатый (как и положено таким людям) страж па входе окинул нас бдительным взглядом, два других не обратили внимания, хотя Автономов походил на человека, которого оглоушили сообщением, что его крупный счет в банке арестован… Он почернел. Его била дрожь. Глаза закатились, как перед припадком. Я испугался и опрометью бросился к ближайшему ларьку, а через минуту-другую вернулся с банкой пива «Бавария».

Он стоял, привалившись к колонне, и пытался раскурить сигарету.

— Ну-ка хлебни, очухайся, — щелкнул я крышечкой и сунул банку ему в руку. Он взял и запрокинул голову. Пиво полилось ему в горло, а также на галстук и костюм… Наконец он перевел дух и осмысленно взглянул на меня.

— Ну как? Полегчало? — посочувствовал я.

— Да. Сразу стало лучше. Спасибо, Анатоль.

— Смотри, Костя, ты со своей реактивностью плохо, знаешь, можешь кончить, — предупредил я, изрядно напуганный.

— Она того и добивалась. Хотела, чтобы меня кондрашка хватил. — Он бросил пустую банку в урну. — Наклепала на Милену, дрянь такая… — справился он наконец с сигаретой.

— А ведь ты ей поверил, Костя. Как ты мог хоть на секунду ей поверить, этой озверелой? — закурил и я.

Он затряс головой:

— Нет, я не поверил! С чего ты взял, что я поверил? Это ты, наверно, ей поверил. Говори честно: поверил ты ей? — вдруг вцепился он в мой джемпер и подтянул меня к себе.

Я рванулся:

— Отпусти, полоумный!

— Нет, ты мне должен честно сказать: поверил ты Раисе или нет?

— Нет! Не поверил. А ты поверил.

— Нет, врешь, я не поверил и сейчас не верю, — оттолкнул он меня. — Если хочешь знать, Мила сегодня ночью призналась мне в любви. Понял?

— Под пытками призналась? — оправил я джемпер.

— Поостри еще, я тебя размажу по тротуару! Вообще ты мне не нужен. Можешь отправляться домой к своей кисоньке.

— Жаль, что приходил. А ты куда?

— А твое это дело? Твое?

— Вот как ты заговорил! Ладно. Прощай! — круто развернулся я. И…

— Анатоль, погоди! — опять вцепился он в меня, на этот раз за рукав ухватил. — Извини, Анатоль. Я еще не совсем того… Крепко она меня саданула. Извини, Анатоль. Пойдем выпьем, а? — с мольбой предложил он.

Я колебался лишь мгновение, не более.

— Что ж, пойдем выпьем, — положил я ему руку на плечо.

ДАЛЕЕ ЗАКРУТИЛОСЬ. Давно уже что-то назревало, что-то несообразное и непредставимое. Мог ли я предположить, к примеру, что всегда тихая и мирная Наташа (официально — Наталья Георгиевна Маневич) устроит мне бурную семейную сцену, когда я вернусь под вечер — изрядно, правда, пьяный — домой? В ней вдруг проснулась оголтелая ведьмачка, иначе не скажешь. Она выговорила мне все сразу, все давние и свежие обиды, суть которых заключалась в том, что живу я не с ней, женщиной во плоти, а со своей любимой (?) рукописью; что для нее, Наташи, у меня нет ни времени, ни нежных слов, ни пылких чувств — все это отдается всецело листам бумаги… Она кричала, что даже в постели в самые ответственные моменты я думаю черт знает о чем, только не о ней, что я не страсти предаюсь, а продолжаю свое вымученное сочинительство. Совершенно ясно, что я уезжал в санаторий потому, что она надоела мне, мешает мне жить вольным холостяком… Но разве она напрашивалась на совместную жизнь? Это я умолил ее сделать еще одну попытку. Попытка сделана, и что же? Я настолько не считаюсь с ней, что преспокойно прихожу домой пьяпющим! Вполне возможно, что именно она причина таких моих срывов, ибо мне уже невыносимо жить рядом с ней. Что ж, она готова предоставить мне свободу. Пожалуйста. Хоть сию минуту.