Артур Филлипс - Прага

— Можно пойти на паприкаш и гуляш. Кажется, я нашел одно место, где их могут подавать.

— Именно. Вот это мой прорыв. Так что, конечно, музыка их злит, это, по правде, так всегда и происходит. Почему не ежемесячно? Я мог бы и так. Я могу доказать ежемесячно. Могу. Это легко-легко, если знаешь, как действовать, если знаешь, что искать. Я мог бы вернуть тебя к Вильгельму Завоевателю, месяц за месяцем. Но теперь, может, и это недостаточно мелко? Чтобы было по-настоящему важно для людей. Чтобы вылечить их, я имею в виду.

— На прошлой неделе я познакомился с женщиной, которая тебе точно бы понравилась. Старуха-пианистка.

— И вот тут я прославлю свое имя, Джон. Ты будешь мною сильно гордиться, и вот в этом-то все и дело. И потому-то соседи немного недовольны. Ежедневно. Я могу доказать, что ежедневно. Сегодня кто-то тоскует по вчера и оставляет дымящиеся улики своей грусти, и я могу их найти, но вчера кто-то был уверен, что счастье закончилось днем раньше. Я могу так дойти до самого Иисуса Христа и пойти дальше. Я признаю, тут работать и работать, но данные есть. И я помогу людям, вопреки им самим. Так что, знаешь, лучше бы моим соседям привыкнуть и — и перестать докапываться до меня из-за музыки или еще чего.

Тут Джон неизбежно хохочет:

— Умоляю, иди, пожалуйста, в душ.

Пока Марк вытирается. Джон на кухне читает «Геральд Трибьюн» за маленьким столом под афишей, рекламирующей гастроли Сары Бернар [49] Сара Бернар (1844–1923) — французская актриса. по Америке.

— Я рад, что ты пришел, когда ты пришел, — говорит Марк смягчившимся и замедлившимся после душа голосом. — Кажется, музыка как раз начала на меня действовать. — Вытирая голову, Марк удаляется в спальню. — Я тебе кое-что раздобыл. — Возвращается на кухню, полотенце теперь обмотано у него вокруг бедер, и надевает на Джона фетровую шляпу с ламинированной карточкой «ПРЕССА» на ленте. И оставляет Джона забавляться подбором наклона повыпендрежнее.

В интернациональной газете Джон читает статью известного репортера-международника о «новой Венгрии». В статье описывается физически искалеченная десятилетиями тирании нация, которая верит в перемены, но задыхается от экономических трудностей и предпринимательской неопытности. Автор выделяет чистый венгерский национальный характер — общие черты, которые неизбежно окажут влияние на рост демократии и свободного рынка в стране, — и сравнивает его перспективы с более обнадеживающими чехами. Газетчик приправил свой опус анекдотами о среднем Жольте, его трудах, надеждах и страхах. Джон громко зачитывает отрывки статьи Марку в комнату, но маскирует упоминаемый народ, например: «Иксия — страна, которой тягот выпало полной мерой и даже больше, и если иксы подозрительны к иностранцам, тому есть причины; если они славятся очаровательной бессовестностью и заразительным пессимизмом, трудно их в этом винить. Народ Иксии смотрит в будущее с понятным волнением». Марк уже одет, Джон предлагает ему опознать иксов, которые в контексте статьи восхищают Джона и вызывают у него зависть.

После трех неверных догадок (Афганистан, Ангола, Аргентина) Марк теряет интерес и признаёт, что не читает свежих газет («К тому же любой смотрит в будущее с понятным волнением»), А этот номер он купил только потому, что там было кое-что странное прямо на первой полосе.

Марк значительно постукивает по дате вверху, улыбается и ждет, пока его друг сообразит, в чем дело, но тот не соображает. Джон настаивает, что дата верна.

— Само собой! — следует язвительная реплика. — Да вот же! Гляди! Знаешь, как странно даты в газетах смотрятся в первые дни и недели января, — терпеливо, будто ребенку, объясняет Марк. — Как в научной фантастике, когда кто-нибудь путешествует во времени и обалдевает, увидев газету, оттого что год на ней стоит такой небывалый из такого далекого будущего? Так бывает в первые дни каждого года, да? Как в тысяча девятьсот девяностом. Больше не восемьдесят девятый, а? Или знаешь, как первые несколько чеков, которые выписываешь после Нового года — задумываешься, какой год ставить, и даже можешь по ошибке написать старый? Ну, посмотри теперь еще раз дату! — Марк громко хлопает по газете и присвистывает. — Это самое позднее в году, когда такое случалось. Ну то есть, уже июль, а у даты сегодня было это вот научно-фантастическое ощущение. Когда я увидел газету, я удивился — потому что даты стали, в принципе, обычными, где-то со второй или третьей недели января, но вот сегодня — а это было как раз перед тем, как граммофон окликнул меня с витрины, — я вижу эту газету и, типа, «14 июля 1990 года?» Дата выглядит диковато. Ну, я и купил ее как сувенир. Ведь это рекорд — все-таки уже июль. Такую газетку надо купить. Внукам показывать.