Артур Филлипс - Прага

Уходя, в фойе, все сравнивают выигрыши, и Чарлз предлагает развезти всех по домам.

— О, но мы остановились здесь, в отеле, — напоминает Кристина.

— Конечно. Виноват. Совсем забыл. Ну, тогда мы скажем вам доброй ночи. Но, Имре, вы не поможете ли мне проводить джентльменов, а потом я доставлю вас сюда?

Мужчины целуют Кристину в щеку, сквозь вращающуюся дверь выходят под снег, набиваются в один лимузин и слышат, как Чарлз говорит шоферу адрес клуба «Левит»; вторая ма шина покорно едет следом.

Ступив под полог, они проходят под оценивающими взглядами двух мускулистых вышибал, здоровенных венгров в коротких юбочках, сандалиях, шлемах с вылепленными на лбу змеями и грифами, трубчатых бородах, спирально повитых золотыми нитями, и пистолетах, элегантно засунутых за пояса туник.

— О, как это секси, — говорит Джон. — Я уже muy [78] Зд. — очень (исп.). возбудился. — Под дискотечным шаром качаются пальмы, на столах пластиковые тарелки с фигами. Стульев нет, одни коврики и гобеленные подушки: джентльмены садятся на пол по-турецки, их разувают женщины в золотых лифчиках и прозрачных шелковых шароварах, которые развеваются, а потом снова стягиваются тонкими ножными браслетами, сделанными в виде змей, пожирающих собственные, украшенные фальшивыми камнями хвосты. С обеих сторон от обсыпанной песком эстрады на внушительных видеоэкранах идет зацикленная нарезка пиковых моментов мировой классики эротического кино, и через пятьдесят минут ощущение дежа вю уже нельзя объяснить только ограниченным набором способов, которыми можно исполнить эти ключевые моменты — Ух ты, а самое лучшее тут — достоверность. Потому что именно так люди и жили в библейские времена. То есть, конечно, вы понимаете, настоящие тусовщики. — Голос Джона приглушается фигами, поедаемыми с рук.

Смутно ближневосточная музыка подвывает из динамиков, а на сцене тем временем начинается пантомима. Две гаремные пленницы — связанные вместе и охраняемые голым по пояс, ничуть не арабского вида мужчиной с пластмассовым ятаганом, — изображают страдание, беззвучно умоляют жестокого стража о пощаде. Вскоре одной из двух приходит мысль, и через очень краткое время ятаган уже отброшен, страж раз дет, и гаремные наложницы принимаются торговать себе свободу за вполне ожидаемый (и на удивление не воодушевляющий) выкуп, а клиенты курят, пьют скотч — на палец, стакан за восемнадцать долларов, — и жуют фиги с песком, а штат золотых лифчиков трет им плечи и ерошит волосы. Эту драму по девять раз на дню разыгрывает одна и та же труппа — две супружеские пары, все четверо — друзья детства.

Здесь уже сервис навязчиво профессиональный. Чарлз приманивает выпивку на золотую кредитку, и стаканы наполняются без задержки, порой даже без заказа.

— Нам с понедельника увольнять массу народа, так что не волнуйтесь, — говорит Чарлз, когда его благодарят за выставляемые им чашу за чашей. Харви не может оторвать глаз от сцены и даже старается не моргать, но краем рта говорит помощнику:

— Я же говорил, что покажу тебе занятные вещи, если придешь ко мне на работу?

Две женщины с боков обступают Имре, и он кладет форинты в кармашки на их костюмах, предназначенные для благодарностей клиентов. Невилл смотрит на сцену, до ужаса серьезный и сосредоточенный, будто выискивает роковой промах в сложном перекрестном допросе на процессе.

— Господи, что я тут с вами делаю, люди?

Но Джон не получает ответа, шепот шелестит от Имре к Чарлзу, машут метрдотелю, и вот к Джону на колени садится, расставив ноги, женщина. Имре поднимает безмолвный тост за Джона, Джон улыбается в ответ, качая головой с натянутой веселостью. Женщина вскоре испаряется.

Через маленькую сцену рысит бутафорский верблюд, он склоняется к песку, чтобы дать новому актеру — эмир? владелец гарема? разбойник? — спуститься и подойти к извивающемуся трио. Без всяких физических свидетельств возбуждения, кроме вялой гримасы страсти на лице, новоприбывший вскоре уже гол и тоже извивается, остальные участники не особо этим удивлены. Джон обращает внимание товарищей на то, что при ближайшем рассмотрении в игре актеров не обнаруживается нужной глубины проникновения, и что передача мужских характеров мягкотела; они, похоже, неспособны достичь того твердого bonheur [79] Счастье, жизнерадостность (фр.) которого требует задорный тон сцены. Скотч появляется перед Джоном и исчезает быстро, как дым, который и напоминает по вкусу. Еще какие-то распоряжения шепотом шелестят от Имре к Чарлзу и к официанту, и Чарлз непонятно за что извиняется перед Имре. В другом конце комнаты убедительный вышибала просит пьяного немца покинуть клуб, а рядом, надув губы и выставив бедро в позе оскорбленного достоинства, стоит официантка в бикини. Люди из пустыни выстраиваются в караван. Немецкий турист пытается пристроиться к нему по дороге на выход. Его поднимают за волосы и провожают к дверям. За стойкой разбивается бутылка и сыплется венгерская брань. Песчаные люди клубятся, как два неловких четвероногих дервиша.