Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

— Быстренько, мальчики, а то они вас побьют! — командует Катя. Она еще крупней Вали (только сейчас рассмотрел), высокий Илюша ей разве что по плечо. — Быстренько!

Мы и так спешим. Нас подгоняет мысль о мужской половине этой жуткой компании. Гулливеры только что барабанили в дверь и пошли, видимо, в ресторан на поиски своих подруг. Нам не хотелось бы с ними встречаться — да, Илюша?.. «Да, Юраша. Я спорт вообще не терплю», — переговариваемся мы.

— А я не хосю, чтобы ты уходил, — ломая язык, капризничает моя невообразимая на кровати.

Я стараюсь на нее не смотреть (вдруг станет дурно!), а Илюша говорит:

— Нам тоже неохота уходить. Вы нам понравились, девочки. Мы еще заглянем как-нибудь… обязательно. На матч ваш придем поболеть за вас… обязательно. Пока, девочки!

Они машут нам громадными руками, и мы поспешно выходим из номера.

— Ну, Илюша, я тебе этого не прощу!

— А что такое? Плохо разве? Кайф! — смеется он. (Мы курим в безлюдном холле на этаже.)

— Лучше бы уж лилипуточки…

— Все в свое время, Юраша. Слушай! Там же бутылка осталась, почти полная. Вернемся?

— Никогда!

Илюша смотрит на часы: половина двенадцатого. Буфет закрыт, в ресторан уже не пустят. Наступает вроде бы глухая пора.

— Неужели бросишь меня одного? — спрашиваю я.

— Да ты что! — обижается Илюша. Нет, о доме сейчас речи не может быть. Дома лучше всего появляться под утро, когда все спят глубоким сном. Известное дело: утро вечера мудренее. Да в конце концов, он же не баклуши бьет, он как-никак встречает официальную делегацию. На Таиланде нелетная погода. Рейс задержался. От позднего ужина отказаться не удалось. Таиландцы славные ребята, они не подведут! Так размышляет Илюша, и Теодоров благодарен ему за солидарность. Возвращаться сейчас в пустую, расхристанную квартиру… к полузабытой уже, как бы незнакомой Марусе… об этом страшно и подумать Теодорову. А вот как у нас насчет финансов? Я шарю по карманам, нахожу две жалких десятки и трешки. На машину, следовательно, у нас есть — и, следовательно, Илюша, не обойтись нам без твоего сейфа.

— Нет, сейф я тебе не открою!

— Опять!

— Ты мне на сохранение дал?

— Ну, дал.

— Ну вот!

— Перестань, Илюша, жмотничать. Свои ты не бережешь, мои тебе, видишь ли, жалко. Так не пойдет! Нечего им там прокисать. Поехали!

— Ладно. Убедил. А потом?

— А потом на вокзал к таксистам и что-нибудь придумаем. Время не позднее.

— А ты как себя чувствуешь, Юраша?

— А знаешь, ничего. Пьяный, конечно; но ничего.

— Я тоже, знаешь, ничего. Это потому, что мы хорошо поели днем, — ставит медицинский диагноз Илюша.

Обняв друг друга за плечи, спускаемся вниз. Внизу, около стойки администратора стоят три гиганта в спортивных костюмах «Адидас». Переглянувшись, мы проскальзываем мимо них и выходим на улицу. Здесь Илюша истово крестится: пронесло!

Нарушаю последовательность изложения. Нет, последовательность сохраняется, но пропусков во времени избежать не удается. Ну и пусть! Это вольное сочинение на вольную тему, пусть развивается оно, как пожелает, без хронометража часов и минут.

Ранним утром, едва рассветает, ключ скрежещет в замке. Дверь с визгом распахивается и громкий добродушный голос объявляет: «Подъем, мужики! Заспались!» Я лежу не шевелясь, с открытыми глазами. Опыт пробуждений. О! он велик. Припомним спальные мешки и погасшие костры. Вот задымленный чум, ты лежишь в нем под оленьей шкурой. Арболитовый теплый домик гидрологов на льду пролива Вилькицкого, вблизи Северной Земли. Самолетные кресла; гул моторов. А это юрта чабана на высокогорном джайлоо. Кожаный топчан в медпункте на глухой фактории; кто-то стонет рядом. Баржа, которую маленький катер тянет по Нижней Тунгуске; горельник по берегам. Палатки, палатки… Гостиницы, гостиницы… Гамак в райском персиковом саду; пчелы жужжат. Деревянные нары в охотничьем зимовье. Треск переборок, плеск волны, качающийся матросский кубрик. Знакомая домашняя кровать; над ней висит эстамп. Можно даже подсчитать. Почти пятнадцать тысяч пробуждений я пережил — рядовых и немыслимых.

Это не рядовое. Перед моими глазами серая бетонная стена. Кто-то срывает с меня одеяло, и тот же громкий, добродушный голос спрашивает:

— А тебе что, особое приглашение надо?

— Не встану, — говорю я, поджимая под себя колени.

— Как это не встанешь? — удивляется голос. — Поднимать тебя, что ли? Я могу.

Я переворачиваюсь на спину. Сомнений нет: передо мной стражник в милицейской форме. И куда же он погонит меня сейчас — на какой лесоповал или в какой угольный карьер?