Дэвид Лодж - Терапия

Затем Беда подцепил, поздновато для его возраста, ветряную оспу и проболел две недели. Он прислал записку с указанием продолжать репетиции под руководством парня по имени Питер Марелло, который играл главного пастуха. Но Питер, ко всему прочему, был капитаном футбольной команды и моим хорошим приятелем. В театральных делах он, как и вся труппа, с готовностью ко мне прислушивался, и я по сути стал играющим режиссером. Мне кажется, я улучшил пьесу до неузнаваемости, но вернувшийся весь в корочках и оспинах Беда, увидев результат, радости не выказал.

Я вырезал скучное, с моей точки зрения, чтение целого стихотворения Т.С.Элиота «Паломничество волхвов», которое Беда вложил в уста одного из трех волхвов, и написал две большие сцены для Ирода, основываясь на библейских рассказах, услышанных в воскресной школе и на уроках Святого Писания. В одной Ирод умирал страшной смертью, пожираемый червями, - это обещало стать чудесным спектаклем в духе гиньоля [50], с использованием в качестве реквизита консервированных спагетти в томатном соусе от «Хайнца». Вторая сцена, где Ирод обезглавливал Иоанна Крестителя по наущению Саломеи, была построена в футуристическом духе. Я, в принципе, уговорил одну девушку по имени Джози станцевать в трико танец семи покрывал; это была веселая пергидрольная блондинка, она работала в «Вулворте», красила губы ярко- красной помадой и имела репутацию отличного парня или довольно вульгарной девицы, в зависимости от точки зрения. К сожалению, выяснилось, что я свалил в одну кучу трех разных Иродов из Нового Завета, поэтому Беда удалил эти «наросты», как он выразился, и я ничего не смог ему толком возразить. Но все равно я могу с уверенностью сказать: в нашей рождественской пьесе образ Ирода получился гораздо более выпукло, чем в любой другой версии со времен Уэйкфилдского цикла.

Декабрь был уже в самом разгаре, и отец Джером, который до того в основном предоставлял нас самим себе, захотел посмотреть прогон. Зря я жалел, что танец Саломеи с семью покрывалами убрали, и без него отцу Джерому показалось, что наша пьеса страдает отсутствием должной почтительности. Надо отдать Беде Харрингтону должное, он попытался уйти от традиционных благочестивых живых картин и написать что-то более современное, или, как мы научились говорить в другом десятилетии, «актуальное». Например, после Благовещения Мария страдала от предрассудков своих соседей в Назарете точно так же, как все незамужние матери в современной Британии, а трудности с комнатой на постоялом дворе в Вифлееме были косвенно увязаны с нехваткой жилья в наши дни. Отец Джером настоял на изъятии всех этих, не соответствующих Святому Писанию, мест. Но больше всего его встревожил дух постановки в целом. Он был слишком светским.

- Похоже скорее на карнавал, чем на рождественскую пьесу, - сказал он, обнажив зубы в грустной улыбке. - Ирод, например, полностью затмевает Святое семейство.

Беда с упреком посмотрел на меня, но его длинное лицо вытянулось еще больше, когда отец Джером продолжил:

- Лоренс в этом не виноват. Он прекрасный актер, выкладывается полностью. Проблема со всеми остальными. У вас и вполовину нет нужной духовности. Вы задумайтесь, о чем эта пьеса. Слово стало Плотью. Господь Сам спустился с небес, воплотившись в беспомощного младенца, чтобы жить среди людей. Подумайте о том, что чувствовала Мария, когда ее избрали среди других и сделали Матерью Бога… - При этих словах он испытующе посмотрел на Морин, которая густо покраснела и опустила глаза. - Подумайте, что означала для святого Иосифа ответственность за безопасность Матери Божьей и ее крохотного Сына. Подумайте, что значило это для пастухов, бедных, отчаявшихся людей, которые жили ненамного лучше тех животных, за которыми ухаживали, когда ангел Господень явился им и сказал: «Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям, ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь». Вы должны превратиться в этих людей. Недостаточно играть ваши роли. Вы должны намолить свои роли. Вам следует каждую репетицию начинать с молитвы.

Отец Джером продолжал еще какое-то время в том же духе. В своем роде это была замечательная речь, достойная Станиславского. Он полностью преобразил атмосферу наших репетиций, которые с того дня стал регулярно посещать. Участники по-новому, серьезно и увлеченно, подошли к своим ролям. Отец Джером убедил их, что вдохновение они должны черпать в собственной духовной жизни, и если у них нет духовной жизни, то неплохо бы ею обзавестись. Разумеется, для моих отношений с Морин этого ничего хорошего не сулило. Я заметил, что после своей публичной проповеди он отозвал Морин в сторону и завязал серьезный разговор. Ее поза, то, как она сидела рядом с ним, потупив взор и сложив на коленях руки, молча кивая и слушая, наводила на зловещую мысль о покаянии. И точно: возвращаясь в тот вечер домой, она остановила меня на углу своей улицы и сказала: