Дэвид Лодж - Терапия

Рождественское представление было типичным примером саморекламы Беды Харрингтона. Он не только самолично написал сценарий, он сам стал режиссером и актером, выступил в роли художника, подобрал музыкальное сопровождение и сделал почти все, что можно было сделать, кроме шитья костюмов - эту задачу он возложил на обожавшую его мать и бесталанных сестер. Пьесу должны были показывать в предрождественскую неделю в помещении школы для малышей три вечера подряд, а затем один раз в местном доме для престарелых, которым руководили монахини, - 6 января, в праздник Богоявления - в «Двенадцатую ночь», как педантично он нас проинформировал на первом прослушивании.

Оно состоялось в начале ноября, в одну из клубных сред. Я пошел с Морин, чтобы приглядывать за ней глазом собственника. В прошедшее воскресенье, пока я танцевал с другой девушкой, Беда Харрингтон отвел Морин в сторону и добился у нее обещания сыграть роль Девы Марии. Она была очень польщена и взбудоражена такой перспективой, и поскольку я не смог уговорить ее отказаться, то решил к ней присоединиться. Увидев меня на прослушивании, Беда удивился и выказал некоторое недовольство.

- Не думал, что тебя это заинтересует, - сказал он. - И уж если быть до конца откровенным, мне кажется, участие некатолика в приходской рождественской пьесе не совсем уместно. Мне придется спросить у отца Джерома.

Вряд ли бы кто-то удивился, узнав, что для себя Беда оставил роль Иосифа. Осмелюсь предположить, что он сыграл бы и архангела Гавриила, и всех трех волхвов, если бы это было в человеческих возможностях. Морин быстро утвердили на роль Марии. Я просмотрел экземпляр сценария, отпечатанного на ротаторе, подыскивая себе подходящую роль.

- А как насчет Ирода? - спросил я. - Вряд ли нужно быть католиком, чтобы сыграть его?

- Можешь попробовать, если хочешь, - проворчал Беда.

Я исполнил сцену, в которой Ирод осознает, что три волхва не собираются возвращаться, чтобы сообщить ему, где они нашли младенца Мессию, о чем он лицемерно просил их, якобы желая лично воздать младенцу почести, и безжалостно приказывает истребить в районе Вифлеема всех детей мужского пола моложе двух лет. Я уже говорил, что почти единственное, в чем я преуспел в школе, была актерская игра. Выступил я потрясающе. Можно сказать, что я переиродил самого Ирода. Когда я закончил, другие будущие актеры невольно зааплодировали, и Беде ничего не оставалось, как дать мне эту роль. Морин смотрела на меня с воехищением: я не только был лучшим танцором и бомбардиром, но, совершенно очевидно, был еще и звездой театральных подмостков. Сама она, сказать по правде, актриса была никакая: ее слабый голос и скованные движения с трудом преодолевали барьер рампы. (Фигура речи разумеется, никакой рампы у нас не было. В качестве театрального освещения мы использовали всего лишь батарею настольных ламп с разноцветными лампочками.) Но в этой роли требовалось главным образом выглядеть кроткой и безмятежно красивой, что Морин давалось без труда.

От первых недель репетиций я получил определенное удовольствие. В частности, мне нравилось дразнить Беду Харрингтона и подрывать его авторитет. Я оспаривал его режиссуру, выдвигал предложения по улучшению его сценария, постоянно что-то придумывал и колол ему глаза своими театральными познаниями, бросаясь профессиональными словечками, которых нахватался на работе и которых он не знал, вроде «зевнуть», «жевать текст» и т.п. Я сказал, что название пьесы «Плод чрева» (по ассоциации со словами из богородичной молитвы) напоминает, по моему мнению, название фирмы на ярлыке моих маек, вызвав тем самым столько веселья, что он вынужден был изменить его на «Рождественскую историю». Я фиглярствовал без удержу, читая роль Ирода разными смешными голосами - как Тони Хэнкок, полицейский, или отец Джером, заставляя остальных валяться в истерике. Нечего и говорить, что Беда реагировал на эти выходки отнюдь не благосклонно и в какой-то момент пригрозил изгнать меня, но я дал задний ход и извинился. Я не хотел, чтобы меня вывели из спектакля. Все это было не только довольно интересно, но и давало дополнительные возможности видеться с Морин и провожать ее до дому, что мистер и миссис Каванаг запретить просто не могли. И уж конечно, я не хотел оставлять Морин беззащитной перед режиссерской властью Беды Харрингтона. Я заметил, что по ходу действия Иосиф пользовался любой возможностью, чтобы обнять Марию, поддерживая ее под локоток на пути в Вифлеем или во время бегства в Египет. Внимательно, с легкой сардонической улыбкой наблюдал я за его игрой, уверенный, что мой взгляд лишает его всякого удовольствия от этого физического контакта; а потом, провожая Морин домой, я еще больше упивался нашей близостью.