Дэвид Лодж - Терапия

Однажды, когда мы почему-то сами пришли в церковь - кажется, Морин ставила свечку за какое-то свое «желание», может, за мое обращение, - я заглянул в одну из исповедален, которые стояли вдоль стен, похожие на буфеты. С одной стороны была дверь с именем священника, с другой стороны - занавеска. Я отдернул занавеску и увидел мягкую скамеечку для преклонения коленей и маленькую квадратную сеточку, похожую на сито, через которую ты шепчешь свои грехи священнику. При одной мысли об этом мурашки побежали у меня по спине. Какая ирония судьбы, если представить, в какую зависимость от психотерапии я впал потом во взрослой жизни, но в подростковом возрасте сама мысль о том, чтобы поделиться своими самыми тайными и постыдными мыслями со взрослым, кажется невыносимой.

Морин пыталась избавить меня от этого предубеждения. Предмет «Религиозные наставления» давался ей в школе лучше всего. Она поступила в монастырскую школу и держалась там благодаря скорее неустанному тяжелому труду, чем природным способностям, и механическое запоминание «РН» как нельзя лучше отвечало ее возможностям.

- Ты не священнику говоришь, а Богу.

- Почему же тогда не сказать прямо Богу - в молитве?

- Потому что тогда это не будет таинством.

Я скептически заворчал из глубины своих теологических познаний.

- Все равно, - настаивала Морин, - священник не знает, кто ты. Там темно.

- А вдруг он узнает твой голос? - спросил я.

Морин созналась, что обычно она избегает отца

Джерома именно по этой причине, но продолжала утверждать, что даже если священник и узнает твой голос, ему не разрешено ничего рассказывать, и он никогда, ни при каких обстоятельствах не раскроет твоих признаний - из-за тайны исповеди.

- Даже если ты совершила убийство?

Даже тогда, заверила меня она, хотя здесь была уловка:

- Он не отпустит тебе грехи, если ты не пообещаешь сдаться властям.

- А что такое отпущение грехов? - поинтересовался я, произнеся по ошибке «опущение» и заставив Морин хихикнуть, прежде чем она углубилась в долгую пустую болтовню о прощении, благодати, покаянии, чистилище и возмездии, которые имели для меня не больше смысла, чем если бы она цитировала мне правила игры в бридж Как-то, еще в начале наших отношений, я спросил ее, что это за грехи, в которых она каялась, но Морин, естественно, не стала отвечать, зато об исповеди во время школьного «отхода» рассказала, равно как и о словах священника, что с моей стороны было грехом трогать ее так и что я не должен больше этого делать. Теперь, чтобы избегать «повода ко греху», мы не должны больше спускаться по ступенькам к двери в подвал и обниматься там, когда я провожаю ее домой, а просто пожать на прощание руки или, возможно, обменяться одним невинным поцелуем.

В смятении от такого поворота событий, я приложил максимум усилий, чтобы вернуть все на круги своя. Я протестовал, спорил, подольщался; я разливался соловьем, давил на жалость, пускался на разные хитрости. И конечно, в конце концов победил. Юноша всегда выигрывает подобные сражения, если девушка боится его потерять, а Морин боялась. Я не сомневаюсь, что она отдала мне свое сердце, потому что я первым попросил его. Но, с другой стороны, в те годы я был довольно привлекательным. Я еще не приобрел прозвища Пузан, и все мои волосы еще были на месте - роскошная белокурая шевелюра, между прочим, которую я зачесывал назад крутой волной, щедро сдабривая бриллиантином. Кроме того, я был лучшим танцором в молодежном клубе и звездой футбольной команды. Такие вещи значат для девушек больше, чем результаты экзаменов и карьерные перспективы. В тот год мы сдавали промежуточные экзамены. Оценки Морин получила самые скромные, но их хватило, чтобы перейти в следующий класс; я провалил все, кроме английской литературы и искусства, и, бросив школу, нашел работу по объявлению в «Ивнинг стандарт» в офисе крупного театрального импресарио в Уэст-Энде. Я стал всего лишь рассыльным - франкировал письма, носил их на почту, приносил остальным сотрудникам сандвичи и так далее, но некие отблески этого бизнеса падали и на меня. В нашей конторе над театром на Шафтсбери-авеню известные актеры и актрисы, направляясь в святая святых босса, проходили и через нашу тусклую комнату, улыбаясь и перебрасываясь со мной парой слов, пока я брал у них пальто или подавал чашку кофе. Я быстро усвоил язык шоу-бизнеса, проникся его лихорадочным возбуждением, успехами и провалами его разнообразных обитателей. Морин, видимо, поняла, что я быстро созреваю в этой непростой среде и есть опасность, что она меня потеряет. Иногда мне давали бесплатные билеты на спектакли, но надежды, что мистер и миссис Каванаг отпустят ее со мной, не было. Мы больше не встречались каждое утро на бывшей трамвайной остановке, потому что теперь я ездил на электричке от станции Хэтчфорд до вокзала Чаринг-Кросс. Наши воскресные встречи и прогулки до ее дома после вечеров в молодежном клубе стали тем более ценными. Поэтому она не могла долго отказывать мне в поцелуях. Я увлекал ее в тень в самом низу лестницы, ведущей к двери в подвал, и постепенно возвращался к прежнему уровню интимности.