Грэм Джойс - Дом Утраченных Грез

– Пойду, когда захочу. А ты мотай домой.

Терпение у Майка кончилось. Он сказал Крису, что заглянет к нему утром, и вышел вслед за официантами.

Примерно через час Крис очнулся. Голова его лежала на столе, и кожа не сразу отлипла от пластмассовой поверхности. По телу пробежала дрожь. Его пустая бутылка стояла рядом с нетронутой бутылкой Майка. Он сделал глоток, но его чуть не вырвало. Он поднял голову: в ночном небе тускло мерцали редкие звезды.

Потом вспомнил о Никки и зачем он здесь. Фыркнул, но получился полурык, полувсхлип.

Другая калитка вела на пляж. Крис поднялся и вышел с территории дискотеки на смесь песка с галькой. Глухо звучал прибой. На пляже спал какой-то парень, которого, наверно, вышвырнули из дискотеки. Впечатление было такое, что его вынес на берег прибой.

– Юный Одиссей, – проговорил Крис.

Парень продолжал спать, в этом не было сомнений.

Крис посмотрел вдоль берега в направлении дома Ким и Майка. Почему-то подумалось, что Никки у них. Он решил идти туда, поговорить с ней начистоту. Сколько было времени, он не представлял.

Он с трудом брел по берегу. Нога подвернулась на голыше, и он рухнул на колени. Земля вдруг закружилась, сзади на него бросилось море. Ноги промокли. Пришлось дважды останавливаться, чтобы унять позыв к рвоте. Потом он увидел огонь, пылавший на берегу, где-то близ дома друзей.

По мере приближения огонь становился все больше. Яркие языки желтого и оранжевого пламени лизали небо. Человеческая фигура на мгновение закрыла огонь, и он подумал, что это Хэнсоны развели костер и жарят шашлыки. Он почувствовал смутную досаду оттого, что они забыли пригласить его на свою вечеринку на берегу, но он был слишком пьян, чтобы сильно расстраиваться. Он пошел, шатаясь, на яркий огонь. Никки должна быть там. У него есть что сказать им всем. Он быстро приближался к костру. К тому же ему вдруг показалось, что до костра не больше, чем несколько ярдов. Он остановился и сощурился, казалось, что пламя костра стало выше. В голове у него на мгновение прояснилось, и он увидел, что на самом деле это огонь движется к нему. Пламя было высотой в шесть или семь футов, и от него на берег падал круг жуткого света. Языки пламени и их неестественный и фосфоресцирующий отсвет продолжали приближаться.

Криса вдруг охватил немой ужас, заставив его протрезветь. Он понял, что видит человека, объятого пламенем. Объятого с головы до ног. Желтые, как в топке парохода, языки поднимались к небу от фигуры, шагавшей по берегу, оранжевые стекали вниз. Крис ясно видел огонь в волосах и бороде человека, на его ногах и туловище, но человек уверенно шел вперед, будто не замечая этого. У него было что-то в руке, тоже объятое пламенем. Его башмаки сверкали, отражая белый огонь. Он неторопливо прошел мимо Криса, совсем близко, так близко, что пришлось заслониться. Крис почувствовал, как скользнула по нему жаркая волна, и уловил запах паленых волос от своей руки. Пылающий человек прошел мимо и шагал дальше по берегу. Крис отшатнулся, упал на колени, и его вырвало на камни.

Когда он вновь поднял голову, пылающий человек входил в море, огонь постепенно гас в черной воде.

Так что же произошло? Приехала еще женщина, и это сулило неприятности для всех них. Будто мало того, что в этом доме жил дух шлюхи-баламутки.

Иногда Манусос смотрел с горы на дом и на бестолковый сад перед ним с полуодичавшими кошками, охотящимися в кустах; курами, копошащимися в пыли; ослом, щиплющим траву; голубями, взлетающими и садящимися обратно на крышу… Все они оставляли трепещущие следы в саду, извилистые, витые, спиральные, перекрещивающиеся следы, которые читал Манусос. Сад был для него как карта судьбы.

Сегодня, когда молодая пара еще спала, большой ястреб описал круг в небе и опустился возле водяного насоса. Если бы он прилетел с востока, гордый ястреб заговорил бы другим голосом. Но он прилетел со стороны гор, появился из-за левого плеча пастуха.

Узы будут разорваны. Дружба охладеет.

Странные это были времена. Манусос поглядывал со своего поста на того, кто стоял на краю утеса и наблюдал за морем. С каждым днем он стоял там все дольше и ждал, ждал. Бог явится. Что же, так он и будет ждать, пока смерть не придет за ним? А в смертный миг подумает, что исполнилось его предвидение? Безумие и смерть. Шлюха-баламутка.

Эта другая женщина захватила его врасплох. Манусос всегда видел узы, связующие Ким и Майка, жену и мужа, серебристо-голубую нить, невидимую для обыкновенного глаза, сверкающую, как рыбья чешуя, трепещущую, утолщающуюся, когда они были вместе, растягивающуюся и истончающуюся до прозрачности, когда они расставались, прочную, как стальной трос, но гибкую, как бечева кнута, и на вид надежную. Надежную и несокрушимую. Манусос понимал эти нити как нити любви; он видел их всю жизнь. Конечно, годы прошли, прежде чем он понял, что не каждый замечает эти нити, не каждому дана способность видеть, как они свиваются, и играют, и исчезают, и возникают вновь, как это происходило сейчас. В давние времена они приносили ему много страданий; иногда они были во благо, а однажды спасли ему жизнь.