Андрей Шамин - Танец на лезвии бритвы

Дамы шушукались, подмигивая накрашенными глазками. Одна наклонилась, открыв моему взору розовые соски и упругие грудки. Становилось жарко. Я заглянул в вагон. Судьба! А.А. сидел у самого входа. Я обогнул бюст шестого размера и поздоровался.

Встала старушка и засеменила на выход. Я придержал створку и хотел уступить место владелице роскошной груди, но не успел. Дама села, заняв своими не менее роскошными бёдрами почти всё сиденье.

— Такая жара, что даже сиденья усыхают, — сказал я.

— Если стоишь у подножия горы, не стоит швырять в неё камешком.

Дама глянула на меня, затем на Агасфера и ослабила натиск.

В Засулауксе вылезла ещё часть народу, стало попросторнее. В такую погоду спокойно ехать — «волков» нет. "Прошвырнусь до Риги, — подумал я, — Обратно билет возьму.

В Риге меня вынесло в двери в один момент. Хорошо ещё не с дверями. Я подождал его на перроне.

— Куда сейчас?

— На базар и домой.

Возле контейнеров виднелось около десятка разнообразно одетых персонажей. А.А. подошёл к одному и о чём-то заговорил. Через минут двадцать вернулся.

— Теперь можно и назад.

Мы пошли на вокзал.

— Новую заповедь даю тебе.

— Я весь внимание!

— Не плюй в урну — подумай о ближнем.

— Да, учитель.

В сквере сидел розовый упитанный мальчик. Светлоликий, пряди вились красивыми золотыми колечками. Осталось пришить крылышки — и вылитый херувимчик.

До ближайшей электрички оставалось минут двадцать. Мы сели напротив.

Из кустов возник нечёсанный вонючий дядька. Кивнул Агасферу и свернул к херувимчику.

— Слышь, парень — одолжи копеек, три дня не жравши.

Малый перестал жевать, кинул сытый взгляд.

— Пошёл нахуй.

Опешивший мужик заковылял к переходу. Мальчик продолжил поедать беляш.

— Вот она — наша молодёжь, — сказал я — Надежда наша и оплот.

Агасфер только посмеялся.

— Мне пора.

Мы встали и пошли на поезд.

— Вам куда?

— До Слоки — ночлежка там. Супчик дают, переночевать можно…

— Неплохо.

— Не совсем хорошо. Ну, так о чём поговорим?

— О боге.

— О Боге, так о Боге.

— Где кончается Человек и начинается Бог?

— Там где кончается Ребёнок и начинается Взрослый.

— Если творение Бога — мир, то, стало быть, творение рук человеческих наша жизнь? Коллективное сознательное ставшее в оппозицию божьему промыслу?

— Не совсем так. Свобода выбора заключается в творении своей жизни и жизни окружающих тебя. Бог и человек — так более умелый мастер подсказывает, как слепить вазу ученику или другому мастеру. Взаимный обмен сознанием — как из сосуда в сосуд.

— А как быть с эволюцией?

— Отсутствие борьбы за существование и есть полнокровная, гармоничная жизнь.

— А в чём разница между философией и религией?

— Философия — как пинг-понг — вопрос и на него же — контрвопрос.

— А религия?

— Река несёт, озеро сохраняет, море собирает, дождь возвращает воды земле. Так и Церковь.

— Всё равно к попам не пойду.

— Вольному воля. В какой то мере правильно — Чем больше знаешь, тем больше начинаешь понимать, что ничего не знаешь и не хочешь знать. Семижды семь прав Соломон, когда сказал "Во многой мудрости много и печали"

"Золитуде. Накошас станцияс "Иманта", — объявил дребезжащий голос.

— Ой. Мне пора. Спасибо за беседу. Счастливо добраться.

Я прошёл пару сотен метров, и духота разразилась ливнем. Пока бежал промок до нитки. Открыл дверь, чайник на плиту, водку из холодильника, из шкафчика мёд и лимон. Смешал, запил чаем. Одежду в ванну — будет день, будет и стирка. И на боковую.

— Падение с такой высоты чревато прямой дорогой на тот свет.

Шныга хмыкнул.

— Ну, на крайняк — долетел и в лепёшку. Только брызги посыпятся.

Шныга рассмеялся.

— Чего ржёшь? — спросил Вася недовольно.

— Понимаешь — мы уже на том свете… — я оборвал фразу и впился глазами в сумерки. — Это всего лишь туман.

— Это не всего лишь туман! Это — мара.

Домовой явно забеспокоился.

— Шмара?

Шныга уничтожающе глянул на Василия.

— Для особо умных — мара есть субстанция, как…

— Вода? — предположил я

— Точно! И вот как в воде есть рыбы, так и в маре есть твари. Им сумерки — как воздух, а в маре по кайфу.

— Понял? — строго спросил я.

— А очень страшные? — ухмыльнулся напарник.

— Да нет. Страшное дело — вырвать зуб. — Шныга поднял руки вверх ладонями наружу и прислушался.

— Дорога немного влево. Двигаем. Только тихо.