Тахир Шах - Год в Касабланке

— Это — красная глина из Мекнеса, — сказал он, подняв квадрат розоватой терракоты. — А это — из Феса, она гораздо бледнее — цвета свежеиспеченного хлеба.

Помощник мастера снова запустил свою грубую руку в ящик.

— Беджмат можно класть сырым, — продолжил свои объяснения Азиз, — или обжечь с одной из сотни глазурей — синей, зеленой, желтой, красной. — Азиз сделал паузу, чтобы глотнуть чаю. — До недавнего времени неглазированная терракота не использовалась для внутренней отделки дома. Считалось, что это слишком грубо. Но сейчас это входит в моду.

Простая терракота напомнила мне Мексику, где внутри гасиенд плиткой этого цвета обкладывали стены, а снаружи — терракотовыми были крыши. Конечно, это не было простым совпадением, поскольку технологию изготовления терракоты привезли в Новый Свет испанские конкистадоры пять столетий назад. Сами испанцы позаимствовали ее у мавров Андалусии, выходцев из Марокко.

Посетите любое важное здание в королевстве, и вы увидите, что неглазированную терракоту используют везде только снаружи, она украшает веранды и садовые дорожки. Помню, как мы с Рашаной восхищались ее великолепием, чистой красотой, простоту которой могла дополнить россыпь мозаики зеллидж.

Уж не знаю, был ли Азиз сумасшедшим, но он и его бригада уж точно не были тупыми. Они вовсю расписывали свои способности. Естественно, чем виртуозней работа, тем выше цена.

— Мы можем создать для вас настоящий лабиринт цвета и узора, — рекламировал себя Азиз. — Вы ослепнете, когда войдете к себе в спальню, изумитесь, оказавшись в гостиной. В конце каждого дня в голове у вас будет стучать так, как стучат колеса поезда, мчащегося в ночи!

В первый день обсуждение затянулось допоздна, а назавтра в полдень прения начались снова. Азиз сел передо мной, его тучное тело было закрыто белоснежной джеллабой, а голова накрыта капюшоном.

Если не считать вспышки излишнего энтузиазма, он выглядел очень спокойным человеком, воспринимающим свою работу вполне серьезно. Мы проговорили до самого вечера, рассмотрев множество образцов плитки. Когда пришло время принимать решение, мы остановились на самых простых рисунках, которые можно было дополнить резным бордюром по периметру каждой комнаты. На протяжении долгих часов прений мы ни разу не заговорили о деньгах. Было что-то цивилизованное в том, чтобы заказывать работу, исходя из своего вкуса, а не выбирая из того, что ты можешь себе позволить. Но, как и всегда, меня терзал вопрос, сколько это будет стоить.

Я толкнул Камаля:

— Спроси цену.

— Тише, — шикнул он.

— Мне кажется, что такой мастер, как Азиз, нам не по карману, — прошептал я. — Нельзя ли нам найти кого-нибудь попроще?

Мой помощник промолчал. Но когда в конце концов возник все-таки вопрос о деньгах (своего рода последний штрих), Азиз передал мне список, где были проставлены цифры. Сумма оказалась на удивление подъемной.

— Все равно, попытайся сбить цену, — сказал я Камалю.

Он недолго поговорил о чем-то с Азизом.

— Азиз — честный муалем. И поэтому его цена — это его цена. Он ее не поднимет, но он ее и не понизит.

Мастер залпом допил чай, и мы обменялись рукопожатиями, после чего каждый из нас приложил руку к сердцу.

Каждый раз, когда я напоминал Камалю о том, что нам нужно вернуть деньги, заплаченные архитектору, он отмахивался от этого. Похоже, ему было все равно. Я пытался уговорить помощника. Сказал, что без этих денег буду вынужден сократить его жалованье. Камаль забеспокоился. Большая капля пота появилась у него на лбу и покатилась по носу.

Я предложил нанять адвоката, чтобы тот составил официальный документ.

— Архитектор умрет от смеха, — ответил Камаль. — Есть только один способ вернуть деньги.

— Какой?

— Мы устроим пир.

В тот вечер я услышал звуки грома и поспешил к окну, но небо оказалось довольно чистым. Звук повторился: низкий и глубокий. Вслед за ним из бидонвиля понеслись вопли и крики. Затем я услышал топот мужских ног и стук в дверь нашей спальни.

— Бульдозеры вернулись! Вставайте быстрее! — кричал стучавший.

Это был Хамза. Он был в истерике. Его дом сломали. Я обулся и побежал с ним на дальнюю окраину трущоб. Собралась толпа — мужчины и женщины с маленькими детьми на руках. Пара желтых бульдозеров начала сносить стену, к которой были пристроены лачуги.

До этого я не был знаком с семьей Хамзы, хотя мы были соседями. Обычные формальности, соблюдаемые между работодателем и работником, заставляли нас держаться на расстоянии. Его жена и пятеро детей перетаскивали все нажитое имущество на открытую площадку, вокруг которой толпился народ. Лицо Хамзы стало мертвенно-бледным, взор поник, исчезла уверенность в собственных силах.