Джей Рейнер - Доизвинялся

– Ах ты сволочь! – заорал я экрану. – Ты же меня за это уволил!

У меня за спиной раздался смех Дженни.

– Брось, Марк. Теперь-то какая разница?

Конечно, она была права. Я вступил в новую фазу моей деятельности, когда то, что думали обо мне люди, которые меня знали, значило гораздо меньше того, что думают обо мне те, кто меня не знает. Вот оно – определение современных знаменитостей, и нравилось это мне или нет, таков был теперь мой статус.

– В начале, – сказала Дженни, наставляя меня во время обратного перелета в Нью-Йорк, – ты был вправе просить прощения, потому что такие люди, как мы с Максом, считали, что ты подойдешь для этой работы. Теперь ты имеешь это право, потому что новостные сети убедились: ты для этой работы подходишь, и следовательно, мое мнение не имеет значения, как, собственно, и должно быть. И хотя это особой ценности не имеет, я уверена, что ты гений.

На глазах у всей команды она поцеловала меня в щеку.

В аэропорту нас на каждом шагу встречали стада репортеров, спрашивавших о моей реакции на реакцию мира на вопросы Хелен Треже.

– По сути, учит смирению, – говорил я или: – Просто не хочу никого разочаровывать. – Или: – Если я могу помочь людям принести извинения, которые, на их взгляд, необходимы, я очень рад.

Я верил каждому своему слову. Мне ли не знать, какое приятное чувство испытываешь, попросив прощения. Мне ли не знать про напряжение и освобождение от него. Почему бы не приохотить к этому еще пару-тройку человек? Со временем до нас стали доходить истории о том, как по всей Европе и Северной Америке возникают клубы извинений, где друзья и члены обширных семей собираются на «церемонии извинения», применяя варианты законов Шенка, адаптированные для семейных ситуаций. В Интернете и по электронной почте распространялись видеозаписи извинений, как это было с моим, и возникли форумы и веб-странички, посвященные исключительно испрашиванию прощения у друзей и знакомых. Ко мне обратилось одно крупное издательство с просьбой написать для массового читателя пособие по извинениям (наброски извинений для конкретных ситуаций, идеи для места проведения церемонии и так далее), но из-за слишком большого объема работы мне пришлось отказаться. Вполне логично, что такое пособие было позднее опубликовано под фамилией Шенка, хотя, слава Богу, вышло не из-под его пера. [32]По числу членов клубы извинений вскоре обошли клубы чтения.

Наш нью-йоркский офис ломился от цветов в снопах и букетах и коробок лучших шоколадных конфет, присланных почитателями, которые прочли про мое пристрастие в «Тайм». Мы отсылали их в больницы и благотворительные организации по всему городу. Меня приглашали на открытия манхэттенских художественных галерей и коктейль-баров, премьеры кинофильмов, пьес и книг, на благотворительные балы и вечера. Однажды вечером нас с Дженни попросили перерезать ленточку нового ресторанчика в Верхнем Ист-Сайде, который специализировался на икре. Вдвоем мы умяли полкило золотой «Олмас», [33]самого дорогого пищевого продукта на свете, стоимостью четырнадцать тысяч долларов за килограмм, который, как и полагается, ели с тыльной стороны ладони под взглядами телекамер, в то время как репортеры сгрудились за выходившими на улицу бронированными окнами во всю стену.

– За это я извиняться не собираюсь, – сказал я на улице репортерам, когда мы уходили. – Это мои деньги, и тратить их я буду, черт побери, как пожелаю.

Нетрудно понять, что такой нечванливый и легкомысленный подход к возлагаемой на меня серьезной ответственности понравился нью-йоркским газетчикам.

Вечерами мы обычно выходили в город всей бандой: Фрэнки и Алекс ехали спереди, остальные на задних сиденьях с бутылкой чего-нибудь охлажденного – чтобы сбросить напряжение после трудового дня.

А напряжение было, и немалое. Однажды утром Фрэнки и Алекс явились ко мне мрачные, как две грозовые тучи.

– Кто умер?

– Никто… пока, – сказал Алекс.

Они получили письмо с почтовым штемпелем Миссисипи и смертельными угрозами в мой адрес, которые, как они выразились, непозволительно игнорировать.

– Что именно там говорится?

Из кожаной папки, которую держал в руках, Алекс достал листок тонкой бумаги и без выражения начал читать: – Ты, подлизывающееся к ниггерам сионистское отребье…

– Сионистское отребье? Я даже не еврей.

– …берегись. Мы до тебя доберемся и ни перед кем извиняться не станем. Мы повесим тебя на дереве, как мешок с дерьмом…