Джей Рейнер - Доизвинялся

– Все равно извини.

– На самом деле даже сексуально.

– Что именно?

– Ты. Твои извинения.

– Сексуально?

– Верховный Извиняющийся извиняется – в этом есть что-то сексуальное.

– Слово «извини» тебе правда кажется сексуальным?

– Еще как! Повтори.

– Извини.

– Прошепчи мне на ухо.

– Извини.

– М-м. Еще. Выдохни мне в шею.

– Извини.

– Еще раз попробовать хочешь?

– Если опять не получится, я перед тобой больше извиняться не буду.

– Я бы и не просила.

– Честное слово?

– Заткнись и обними меня.

Отец умер, когда я спал, и как только проснулся, то по тишине сразу понял, что его больше нет. В доме умирающего не бывает тихо, даже глубокой ночью. Всегда кто-нибудь говорит приглушенным голосом за закрытой дверью или беспокойно звякает чайной ложечкой по чашке на кухне. В то утро, когда умер отец, ничего такого не было, и о случившемся я догадался задолго до того, как спустился вниз и нашел мать одну за кухонным столом. По сей день, просыпаясь в тишине, я иногда испытываю давящую боль утраты. Я опять превращаюсь в ребенка; тишина раз за разом напоминает мне, что папа умер, и я боюсь, что между нами осталось что-то незаконченное или недоговоренное, но не могу вспомнить, что именно. Потом я слышу дурацкое бормотание чужого радио за стеной или фоновый саунд-трек птичьего пения, и начинается день. Я не доверяю тишине.

В устланной толстым ковром спальне «Уилларда» в Вашингтоне, округ Колумбия, я лишь на секунду-другую вспомнил отца, сонно недоумевая, где же нахожусь, а потом в дорогостоящей (полторы тысячи долларов за сутки) тишине раздалось приглушенное гудение многих голосов. Дженни рядом со мной спала. Я потихоньку выскользнул из кровати и надел халат, который был мне мал (в гостиницах они всегда не подходят: рукава слишком коротки). В гостиной я попытался посмотреть, что происходит на улице внизу, но окно не открывалась, и мы были слишком высоко, чтобы увидеть хоть что-то, не высовываясь.

– Что это за шум? – зевая, спросила Дженни. Она стояла в дверях, завернувшись в простыню, ее длинные волосы разметались по плечам.

– Понятия не имею. Какая-то демонстрация. Отсюда не видно.

Она снова зевнула.

– Пошлю Фрэнки или кого-нибудь еще из службы охраны проверить. – Она зашаркала в спальню.

Я остался у окна, несильно прижимаясь щекой к прохладному стеклу, прислушиваясь к толпе и с легким удовлетворением вспоминая события прошлого вечера. Зазвонил телефон, но я не шевельнулся. Трубку взяла Дженни.

– Уилл говорит, включите телевизор, – крикнула она из спальни.

– Извини?

– Телевизор. Включи телевизор.

– Какой канал? В телефон:

– Какой канал? – Тишина. Потом снова крик: – Он сказал – канал новостей. Любой канал новостей.

Мой палец уже нажал кнопку.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы сосредоточиться на лице: заплаканные глаза, по щекам размазаны слезы, губы выпячены, как у обиженного ребенка.

– Господи Иисусе.

Дженни из спальни спросила:

– Марк, ты это видишь?

– Это же я!

– Какой канал ты смотришь?

Я поискал на экране логотип.

– «Фокс».

– Переключи на Си-эн-эн. Четырнадцатый канал.

– Меня показывают по обоим?

– Подожди-ка. Ты еще и на Эм-эс-эн-би-си, и на… – звуки из телевизора в спальне вдруг изменились, – …и на Си-би-эс.

В дверь постучали. Это был Сатеш.

– Вы видели?…

– Как раз смотрим. По всем каналам показывают.

– Где Дженни?

– У меня в спальне. Я хочу сказать… в спальне. – Сатеш посмотрел на меня вопросительно. – Я вчера очень поздно вернулся, и…

– О!..

Такое мне было внове. Что предписывает этикет, когда один твой коллега по работе дает понять, что догадался, что ночь ты провел с другим коллегой по работе? Я смог только выдавить: «Спасибо». Сатеш любезно кивнул – дипломатичный шерпа [30]к моим услугам.

Снова стук в дверь. Уилл, за ним Фрэнки. С южной гнусавостью мой охранник сказал:

– Думаю, вам стоит посмотреть, что творится снаружи.

– Сейчас мы немного заняты. Но Фрэнк не унимался.

– Переключайтесь на первый, – велел он.

Я подчинился. На экране возникла толпа у парадного подъезда отеля – человек сто как минимум. Кое-кто держал рукописные плакаты. На одном стояло: «И НАС ТОЖЕ ПРОСТИТЕ».

По краю толпы пробирался репортер с микрофоном в руке. Он остановился около двух молодых женщин: медово-каштановые волосы и отбеленные зубы.

– Почему вы пришли сюда сегодня?