Сергей Каледин: На подлодке золотой...

— Как жизнь, мужики?! — гаркнул Синяк, несколько озадаченный их внешним видом и окружающей тишиной. — Херово?.. Знаю. Стронгу принять не откажетесь?..

— Не смей! — донесся из уборной знакомый голос. Засупониваясь на ходу, к нему спешил Роман. — Ты их опоишь — они товарищество разнесут со товарищи... Пройдите в хату, гражданин.

В кресле-качалке возле теплой печки Саша громко смотрела “Санту Барбару”, потому и не слышала, кто приехал.

— Во-овка! — заорала она, кидаясь на шею Синяку. — Где ты был? Почему так долго?!..

— Всего неделю, — опешил Синяк и добавил не очень уверенно: — Соскучилась?..

Может, и не очень стерва? — засомневался Роман. — Нет, просто чувствует, что Сикин с вещами на выход предполагается, и активно формирует местоблюстителя...

В окно, освещенное закатным солнцем, за содержимым домика сосредоточенно наблюдали приблизившиеся психи.

Синяк поставил Сашу на пол, замахал на дураков, чтобы сгинули.

— Идите к своему папе! Жирный, уводи бойцов! У нас сексчас.

Саша решительно задернула занавеску.

Дорога к родне была припорошена навозом. Илья Иванович начал потихоньку завозить с колхозных полей к себе удобрение.

Заслышав машину, он бойко прихромал к воротам. В разрозненном костюме, синем бабьем линялом берете, калошах. Без зубов.

— Дядил! Ты прям, как миротворец, — крикнул Синяк. — Голубой берет!..

— Стронг привез? — строго поинтересовался Илья Иванович. Синяк не успел ответить — из машины вышла Саша.

— Хто это? — осевшим голосом спросил Илья Иванович.

— Баба моя, — скромно сказал Синяк, обнимая старика. Илья Иванович, забыв отозваться на родственные чувства, вытянув шею, с трудом выглядывал над плечом Синяка.

— Врешь... Небось, Романова.

— Вашего, — кивнула, улыбаясь, Саша и представилась: — Саша.

— Илья, — хрипло пискнул старик, выкручиваясь из объятий племянника. — Пойду зубы надену.

— Ма-ма-ня! — заорал Синяк. — Выдь на Волгу!.. Воспомоществование привез! Стипендию ноябрьскую!..

Синяк каждый месяц давал матери пятьдесят долларов, которые она, разумеется, не тратила, прятала, а куда? — Илья Иванович не ведал и нервничал по этому поводу: помрет раньше его, где искать? И поинтересоваться не мог, так как они с сестрой не разговаривали уже лет двадцать. А всё из-за того, что Илья отписал свои пол-избы бабе из деревни Гомнино, которую, несмотря на преклонный возраст и клюку с хромотой, еще навещал.

— Мама-аня! — надрывался Синяк.

— За-анятая! — отозвался низкий голос, женский вариант Синякова баса. — Чеснок сажу!.. Роман тут?! Пусть в среду зайдет — стюдню дам.

— Ишь ты! — ехидно покачал головой Илья Иванович, — ни брату, ни сыну родному рожи не кажет, а чужому человеку — стюдню! Озорница!

— Спасибо, Татьяна Ивановна! — отозвался Роман. — Приду обязательно. — И повернулся к Синяку: — Ты бы ей психов моих арендовал. От давления.

— Не помрет! — Синяк таскал из багажника ящики: пиво, питва разнокалиберная, мясо, овощи. В Белоруссии по дешевке купил матери наперед копченого мяса, картошки отменной, сала... — У нас порода долгая. Прожиточный минимум 85 лет. Они с Ильей еще друг друга переживут, да, дядил?!

Илья Иванович не отвечал, он вил восьмерки вокруг Саши. Рассматривал, дотрагивался, как бы невзначай. Саша посмеивалась над липучим стариком, поворачивалась с поднятыми как на рентгене руками.

Роман потихоньку слинял на Синяковой машине на станцию встречать Таню.

Танечка прибыла точно по расписанию — такая же красивая, беззубая, с косой и, слава Богу, не в спецодежде, — в длинном джинсовом сарафане на водолазку. Барышня-крестьянка. Привезла целую сумку чеснока.

— Матушки! Чего ж я с ним делать буду? — обрадовался Роман.

— Посадим. Ты же говорил, что чеснок маринованный любишь.

Роман взял у нее сумку, поцеловал.

— Работу прогуливаешь?

Таня засмеялась.

— Заявление подала по собственному желанию.

— В Музее Ленина? — Роман распахнул перед ней дверь.

— Какая машина красивая! Ты говорил, у тебя “жигули”.

— Это не моя, Синяк пригнал.

— А я замуж выхожу, — сказала Таня, — за капитана.

— “Выйти замуж за капитана” — фильм такой был. Плохой.

— Мы учились вместе. Он на Севере служил, теперь у нас в пожарной части. Непьющий. Правда, очень упрямый, во всем видит плохие происки... Леночка не против.

— А как у нее дела?

— Ой! Сочинение писала “Моя любимая книга”. Про “Квартеронку” Майн Рида. Учительница исправила на “Квартирантку”. И брюки “клеш” с мягким знаком сделала. Теперь хочет ей четверку вывести, а Леночке ведь медаль нужна. — И без перехода мягко продолжила: — Мы с тобой последний раз, наверное, видимся.