Сергей Алиханов - Оленька, Живчик и туз

— Он где-то тут! — заорал Живчик в полный голос, чтобы сбежавший пленник его услышал. — Сейчас я его кончу!

Он еще раз выстрелил в забор, для острастки поводил стволом “Ругера” вдоль чахлых кустиков, потом спрыгнул с крыши “Мерседеса” и спокойно велел Слюнтяю:

— Поезжай не спеша.

После невыносимых скитаний по московским женским бутикам уставший Рор Петрович господин Фортепьянов сел, наконец, в лимузин, откинулся на кожаную мягчайшую спинку сиденья, закрыл на минуту глаза и тотчас вернулся к привычным раздумьям о месте Тузпрома в мире и о собственной необычайной роли в жизни великой энергетической державы.

“Что-что, а настоящую цену себе следует знать очень хорошо. Моя отрасль зарабатывает в секунду 670 долларов, а секунд этих в году вполне достаточно. Да и дебиторские полновесные года идут один за другим и вряд ли скоро закончатся. Главное — уберечь экспортные чистые деньги от завидущих глаз и загребущих рук номенклатурных попрошаек, мытарей и мумских проходимцев. Денег у этих раздолбаев нет — в карманах только то, чем в буфетах расплачиваться. А бутерброды у них, считай, бесплатные, цены установлены еще снабженцами сталинского призыва и с тех пор не менялись. Хотя жрут белодомовцы — дай бог каждому! — и заливную осетрину, и икорку, и растегаи — и жрут на дармовщину. Но при этом не забывают тянуть хором: “Фортепьянов, жулик, дай нам денег!” Хор, конечно, неплохой у них выстроился. Твердо убеждены ребятки, что они гораздо лучше меня, труженика, знают куда тузпромовские деньги вложить. Их, видите, избиратели этим правом наделили — транжирить тузпромовские денежки на еврокомандировки!

Но только денег-то у Тузпрома нет! Нет рублей, и даже счета рублевого не было никогда! Денег нет капитально — хоть пойте, хоть хороводы водите!”

Но тут Рор Петрович вспомнил о Кузьме Кузьмиче — Кузе Чмомордине, как зовут его старые тузовики-бурильщики. Честь ему и хвала, конечно, потому что попал наш Кузя на самый верх с самого низу — вместе с Рором Петровичем работал когда-то буровым мастером в одной бригаде. Не понаслышке знает, чем туз пахнет, а потому и расположился пятью офшорами вроде невидимой пятерни-мембраны, через которую идет наш туз по евротрубам. Ведь едва прошел туз через Ужгородскую таможню — глядь уже почти на треть подорожал. Конечно, Кузя наш делает вид, что он ничего этого не понимает и не знает, а только старается быть полезнее и поближе к родному народу. Большой забавник Кузьма Кузьмич, но человек не простой. Он у Рора Петровича в Тузпроме вроде посредника между ртом и задницей — все переварит и на голубом глазу даже не рыгнет. Вот только и он нудит — дай ему денег! Не ему, конечно, самому Кузе денег дай — у самого Кузи с деньгами — слава Богу! — все в полном порядке. Ты дай, Фортепьянов, денег не Кузе лично, а дай ему (то есть опять-таки Кузе) уже в качестве седьмого вице-премьера господина Чмомордина, возглавляющего седьмое вице-премьерство. И не стыдно Кузе перед старым сослуживцем!… Но как ему откажешь, когда он на евротрубах сидит?!.

Тут Оленька Ланчикова заметила, наконец, что Ророчка загрустил, и спохватилась:

— Что с тобой, детка? Как ты себя чувствуешь?

— Очень хорошо, — ответил Ророчка. Но как-то нетвердо, неуверенно.

— Может, Ророчка, не поедем сегодня с тобой в Тузпром, а сразу махнем на дачу? Мне там так понравилось!

Рор Петрович подумал: “Хрен с ним, с Кузей! Разберусь со старым бурильщиком на месте!” — И полез Оленьке под юбку, — ох нежна, ох хороша девочка! Молодость ему возвращает!…

— Оленька, радость моя, хочу, как в “Однажды в Америке”! — вдруг потребовал Ророчка.

Оленька огляделась по сторонам. Мимо затемненных бронированных стекол лимузина проносился Ленинский проспект, мелькали рекламные щиты с нелепо раскрытыми кухонными шкафами, с огромными — на слоних — женскими туфлями, с кабриолетами стоимостью в полмиллиона долларов, с темно-синими рогатыми символами банков.

— А я хочу самолет, “Сессну” хочу! — напомнила она олигарху, который уже стаскивал с нее трусики. “Вот шустрый, вот настырный, вот бойкий воробышек! Не по годам!” — подумала было Оленька, но тут же убедилась, что как в “Однажды в Америке” у Ророчки не получается, хотя он и старается изо всех сил.

Кортеж повернул налево, потом направо.

Ророчка безуспешно копошился, а Оленьке от пота бессилия, выступившего на лбу микроцефала, стало душно, она нажала и тут же отпустила кнопку — боковое толстое стекло чуть опустилось.