Хулио Серрано - В Гаване идут дожди

«Выходим в воскресенье до рассвета, ровно в два», – равнодушно бросил Франсис. У него уже не было сил для проявления эмоций, одолевала усталость, сказывалось дикое нервное напряжение последних недель подготовки к бегству…

– Почему в воскресенье и ровно в два? – Меня захватила эта история, отвлекавшая от собственных треволнений.

«Откуда отчалим?» – спросил плотник. «От Гуанабо. В воскресенье наступает новолуние, а пограничный патруль начнет береговой обход в два тридцать. – Франсис помолчал. – Мы всю неделю отслеживали время обхода». – «Опасное дело», – сказал плотник.

– Опасное было дело, – заметил я.

– Жить тоже опасно, а мы живем себе и живем. – Франсис шел к лодке.

Хватило бы у меня храбрости принять подобное решение? Уехать, все бросить! Правда, у Франсиса мало что тут оставалось. Ветхий дом, полуслепая собака и собственное прошлое. Ничего не стоивший дом был теперь лишь средоточием всего пережитого, собаку кому-то отдали, а прошлое, страшное недавнее прошлое было зарыто в прибрежный песок до того, как он сел в лодку. Далекое же прошлое всплывет в памяти тогда, когда им станут дорожить.

А что делал я в те самые годы? Был молодым, подающим надежды журналистом, который заботился о семье и мечтал о блестящем будущем и о доме на берегу моря. А потом? Когда у меня уже не было ни семьи, ни будущего, а дом сгорел в пламени несбывшихся надежд, я принял решение, пожалуй еще более дерзновенное, чем то, которое принял Франсис. Не плыть по морю в утлой лодке к другой стране этого света, а с петлей на шее прямиком рвануть на тот, совсем неведомый свет.

Так какое же из двух решений требует большего мужества? Мое или Франсиса?

– Как вы доставили лодку на побережье? – спросил я.

– Тайком, в небольшом грузовике.

«Желаю удачи», – сказал шофер грузовичка и, получив деньги, умчался прочь. Предстояло сделать самое опасное и самое главное: подтянуть лодку к морю, спустить ее на воду и отплыть подальше от берега. Стоило патрулю явиться пораньше, а кому-нибудь донести в полицию – и все пропало.

Ночь над морем разрывалась всполохами молний, когда Франсис с братом тащили на плечах лодку к воде. За ними шел плотник, несший корзину с провизией и весла. Они шли, а их как резкими ударами бича подстегивал далекий собачий лай, рассекавший глубокую тишь побережья.

Франсис, согнувшись под тяжестью лодки, шел против ветра, сжимая в правой руке мачете.

– Зачем тебе мачете? – невольно вырвалось у меня. – Если бы подоспел патруль, ты все равно ничего бы не сделал.

– Патруль – да, а вот если вдруг высунется какой-нибудь дотошный болван… – Франсис произносил слова с трудом, тяжело дыша от натуги.

На секунду он остановился перехватить воздуха, но тут же снова потащился дальше, вспахивая ногами мокрый песок. Я слышал его прерывистое дыхание, ощущал его воодушевление и его страх.

«Могла ли Моника пойти на такое? – подумалось мне. – Нет, она никогда бы не решилась, она слишком боязлива. Впрочем, может быть, я ошибаюсь».

Франсис с братом дошли до моря и спустили лодку на воду. Царило полное безмолвие, даже злосчастная собака затихла. Только монотонно шуршал прибой, накатывая на песок. Вдали над морем молнии продолжали стегать темное небо.

«Ну, пошли», – приказал Франсис. Плотник, по колено в воде, остановился в двух шагах от лодки. «Я не пойду». – «Что?!» – Франсис увидел, как того трясет. «Ты что говоришь?» – воскликнул брат Франсиса.

– Что с ним случилось? – спросил я.

– Страх одолел, – сказал Франсис.

Взгляд плотника был устремлен к горизонту, где молнии все яростнее кромсали темь. «Гроза надвигается», – сказал он. «Через полчаса кончится», – успокоил брат. «Мы утонем». – «Лучше сразу в море утонуть, чем в болоте захлебываться». Брат Франсиса угрожающе поднял весло. «Если хочешь остаться, оставайся, а мы отправляемся. Сейчас патруль заявится». – Франсис толчком двинул лодку с места.

И тут он увидел человека. Тот стоял метрах в двадцати под сосной, укрытый мраком ночи.

– …да еще был черен, как струя кальмара, – рассмеялся Франсис и стряхнул муравьев с каменной ограды, на которой мы сидели. Их быстрая цепочка выбиралась из полуразрушенного дома и исчезала в саду.

Замахнувшись мачете, Франсис подступил к негру. «Кто ты, мать твою?…» – рявкнул он, забыв о приближающемся патруле.

– Кто это был? – спросил я.

– Один из тех бедолаг, которые по ночам рыбачат. – Франсис снова засмеялся, а птицы в деревьях подняли тревожный писк. – Притаился за соснами и все видел, а мы его проморгали.