Владимир Заманский - Записки старого киевлянина

Другие свои письма (например, о том, что если кому нужна обстановка, то она в Боливии, сообщают газеты) он подписывал как эсквайр, букмекер, гофмейстер и даже хлоралгидрат.

Однажды мне дали общественное поручение: провести в коллективе «работу по гражданской обороне». Первое занятие, оно же последнее, прокомментировал Витя Цыганов, игравший на всех инструментах и написавший колыбельную для передачи «На добраніч, діти!» Ныне Виктор Васильевич кандидат философии, преподаватель вуза, весьма заслуженное лицо. Он писал:

Пускай трепещет враг заокеанский -

Уж близится его последний час.

Недаром многоопытный Заманский

Нас учит надевать противогаз.

На одном из собраний Витя, с тоской глядя в окно на улицу, где шел нудный осенний дождь, написал стихи. Они заканчивались так:

Что-то там бубнит Волошин,

От старательный, хороший

И хорош его отчет…

По стеклу вода течет.

Этот же Цыганов как-то положил на стол нашему коллеге открытку, где от имени организации «Книга - почтой» сообщал, что адресату будет выслана книга «Половая жизнь в эпоху неолита» с цветными иллюстрациями. Стоимость - 17 рублей. А также монография «Тычинки и пестики», 49 рублей.

Коллега немедленно стал звонить в «Книгу - почтой»: он хотел бы ограничиться неолитом, а от «Тычинок и пестиков» отказывается. После нескольких таких звонков, рассказывал Витя, и я не уверен, что он это не выдумал, сотрудники «Книги - почтой» якобы попросили у звонившего его адрес. Тот якобы спросил: «А зачем?» И те якобы ответили: «Приедем к вам с психиатрической бригадой».

Странно видеть этих ребят дедушками. Впрочем, они и сегодня за словом в карман не лезут.

В нашей конституции сказано, что цензура запрещена. Правда, что такое цензура, не сказано. А в семидесятых годах, когда я пришел на телевидение, нигде не говорилось, что над нами висит меч цензуры. У нас была свобода, а цензура существовала при свергнутом царском режиме. Тем не менее, каждый сценарий надо было нести в так называемый лит. Там сидели строгие и как бы допущенные к секретам государственной важности товарищи. За их спинами высились сейфы, где, по-видимому, и хранились государственные тайны. Товарищи внимательно читали наши материалы и если не находили, что там раскрываются секреты, то ставили на обложке штемпель «Цензор такой-то». Разрешали. А если что-то вызывало сомнения, то штемпель не ставили. То есть запрещали.

Впервые я увидел слово «цензор» на государственном штемпеле, когда еще корректором пришел работать в типографию. Меня страшно удивило это слово. В школе нам объясняли, что от цензоров страдал Пушкин, а теперь не страдает никто. И это была правда. Мы не страдали от цензуры, потому что сами прекрасно понимали, о чем можно писать или говорить, а о чем нельзя даже думать. Так что цензоры если и доставляли нам неудобства, то небольшие, да и то изредка.

Однажды я написал в сценарии, что приглашенный в студию гость «говорит о том, что…» И далее излагал своими словами, о чем он будет говорить. Цензор, дама, как тогда говаривали, не просто партийная, а партийная во всех отношениях, разрешить передачу отказалась категорически. «Вы должны написать дословно, что именно он будет говорить. А не «о том, что», - наставительно произнесла дама. Я попытался ей объяснить, что наш гость будет именно говорить, а не читать с бумажки. «Это ваше дело, - ответила дама. - Пусть выучит на память».

Я понял, что спорю с горным утесом. Поэтому во фразе «говорит о том, что…» я вычеркнул все, кроме слова «говорит», поставил двоеточие, открыл кавычки, все остальное оставил без изменений. Это цензурную даму вполне устроило.

Я быстро понял, что у нас засекречено, а что нет. В народе ходил анекдот: того, кто написал на заборе «Хрущев дурак», осудили за разглашение государственной тайны. Что в Америке средняя заработная плата выше, чем у нас, тоже было тайной, не подлежащей разглашению.

Со временем передачи для детей были освобождены от цензуры. Тем не менее, мы сами как-то вырезали из видеозаписи детского концерта прелестную девочку, певшую такую же прелестную песенку. Но платье у девочки было желтое, а бант на головке - синий. Дитя, таким образом, пропагандировало украинский буржуазный национализм. Мы это понимали без всякой цензуры.

Ходить в джинсах, а если женщинам, то и просто в брюках, было запрещено. Штаны на женских ножках считались вызовом общественному мнению. Милиционеры, дежурившие на входе в Гостелерадио УССР, получили приказ: женщин в штанах не пускать. И не пускали. Не удосужился я в свое время спросить у Ады Роговцевой, правда ли, что когда милиционер не пропустил ее на телевидение из-за того, что актриса пришла в брюках, Ада Николаевна, благо, что была в пальто, взяла да и скинула брюки: «А так можно?» - «Так можно», - сказал обалдевший милиционер.