Олег Лукошин: Человек-недоразумение

О, знали бы вы, как мне аплодировали эти глупые, но чуткие детсадовцы! А вместе с ними их пофигистки-наставницы! А вместе с ними и несвежие тётки-актрисы! Это был успех, полный и безоговорочный успех!!!

— Мужчина! — вот так прямо, без обиняков объявил мне по окончании действа Бармалей, оказавшийся, как я вскоре узнал, директором, а по совместительству актёром городского театра юного зрителя (влачившего существование более чем жалкое, но не это главное). — Вы просто рождены для сцены! Не хотели бы выступать у нас? Знаете, как нам нужны актёры-мужчины!

Тут же, искренне и бесповоротно, я возжелал света рампы и скрипа подмостков.

— Хочу! — ответил, не раздумывая.

Хотите, да воздастся вам!

Всё от него: от хотения, от чувства неудовлетворённости, от жжения в анальном отверстии (я употребляю это сравнение не в пошлом педерастическом смысле, а как символ большого и яркого душевно-телесного неспокойствия), от желания выйти за грани очерченных рамок. Горе тому, кто спокоен и доволен собой с рождения! Горе тому, кто доволен с рождения тем, что он видит вокруг! Тиха, бестрепетна и уныла будет его жизнь, неведомы будут его свершения духа и порочное, но сладостное томление разреженных горных высот, только и занимающихся тем, что лишают покоя и зовут, зовут, зовут куда-то. Это ли жизнь, достойная небытия?

И вот я стою на сцене городского театра юного зрителя и играю в пьесе одну из главных ролей. Пьеса посвящена детскому дорожному травматизму и написана неизвестным мне автором О. Закрутко (так и неясен его пол) по заказу руководства Государственной инспекции безопасности дорожного движения (я, в отличие от большинства, называю её правильно, а не какой-то там пошлой и устаревшей аббревиатурой ГАИ, хотя гибэдэдэшники и сами по кой-то фиг пишут это трёхбуквенное сочетание в скобках вслед за основным и новым пятибуквенным). Пьеса рассказывает о непослушном мальчике Никитке (именно так, в уменьшительно-ласкательной форме), который не учил правил дорожного движения и в один нехороший для себя момент (о, я знаю о существовании таких!) попадает в какую-то запредельно-параллельную реальность (!!!), именуемую Миром Сумасшедших Автомобилей (прямо так, слово в слово), и ежеминутно оказывается в нехороших ситуациях, рискуя попасть под колёса вполне себе разумных, говорящих и даже порой закуривающих длинные коричневые папиросы автомобилей (это вообще беспредел, потому что можно взорваться, автомобили-курильщики — это такие оторванные маргиналы местной реальности). И лишь мудрый трёхглазый светофор, ещё здесь, в нашем мире, заметивший, что Никитка лоботряс и лох, а потому запросто может распрощаться с жизнью, и по блату проникающий вслед за ним в чумовую автомобильную действительность, раз за разом спасает пацана от верной гибели под колёсами жестоких и воняющих бензиновым перегаром автомашин.

Этот светофор играю я. В зале несколько классов школьников, пригнанных насильно в наш храм Мельпомены, большинство детей зевают, вертятся юлой в креслах и стреляются друг в друга бумажками. Но порой (о да, такие мгновения бывают в каждом представлении, а иногда они затягиваются до волнительных минут) эти бестолочи-дети вдруг затихают, раскрывают рты и смотрят на меня, величественного, умудрённого опытом, прекрасного в своём бессердечном благородстве, смотрят и трепетно внимают тем словам, что я произношу со сцены.

Это мгновения торжества! Абсолютного и бесповоротного. Как говорят неглупые, но нервные англосаксонцы, миром управляет рука, качающая колыбель. Я понимаю эту поговорку так: лишь из детского материала можешь ты вылепить нечто достойное и жизнестойкое, нечто, что может обуздать окружающее безумие, создать справедливое и долговечное общество. Только этих юных человеков можно покорить и направить в нужное русло. Став взрослыми, они перестают быть управляемыми.

Я прекрасно понимаю, что ничто и ни из кого я не вылеплю. Что вообще могу я вылепить на материале этой далеко не бездарной, но совершенно непроявленной пьесы? Да ничего. Но мгновения — они дорогого стоят. Они придают некий смысл моей деятельности, моему бессмысленному существованию. Я благодарен детям за их краткосрочное внимание, я чувствую свою значимость и цельность, я ощущаю, что могу на что-то влиять — пусть почти безрезультатно, но результат не главное, главное процесс.

Да может, вовсе и не в этом дело. Может, оно просто в том, что я нашёл себя и вполне доволен тем, что делаю? Доволен тем, что временно установил согласие с самим собой?