Винфрид Зебальд - Кольца Сатурна. Английское паломничество

По ту сторону лабиринта клубились тени над дымкой пустоши, а потом одна за другой из глубины воздушного пространства выступили звезды. «Night, the astonishing, the stranger to all that is human, over the mountain-tops mournful and gleaming draws on» [43] Ночь, удивительный гость, неведомый людям пришелец, в парадном мерцании звезд встает над вершинами гор (англ.). . Казалось, я нахожусь в самой верхней точке Земли, там, где всегда сверкает неподвижное зимнее небо; словно эта пустошь замерла по стойке смирно, словно в песчаных промоинах затаились гадюки, ужи и ящерицы из прозрачного льда. Со скамейки павильона я вгляделся в ночь, распростертую далеко за пустошью. И увидел, что с южной стороны, ниже по берегу, от суши отвалились целые куски и погрузились в волны. Бельгийская вилла уже качалась над бездной, но в стеклянной рубке обзорной башни тучный человек в капитанской форме все еще торопливо возился с осветительной аппаратурой. Шарящие в темноте мощные лучи прожектора напомнили мне войну. Хотя в своем сне я недвижимо сидел в китайском павильоне, я одновременно стоял там, на пустоши, в одном шаге от края бездны. И понимал, как это скверно — заглядывать так глубоко вниз. Галки и вороны, кружившие над равниной, казались маленькими жуками, рыбаки на берегу были ростом с мышей, глухой шум морского прибоя, перемалывающего бессчетную морскую гальку, сюда не доносился. Но прямо под скалами, на черной груде земли лежали обломки взорванного дома. Среди обломков стен, раскрытых сундуков с одеждой, перил, опрокинутых ванн, покореженных отопительных батарей были зажаты странно вывихнутые тела жильцов, которые только что спали в постелях, сидели перед телевизором или разделывали камбалу рыбным ножом. Немного в стороне от этой картины разрушения я увидел одного-единственного старца с растрепанными седыми волосами, стоявшего на коленях рядом с мертвой дочерью; обе фигурки крошечные, как на сцене, отдаленной на несколько миль. Не было слышно ни последнего вздоха, ни последнего слова, ни последней безнадежной просьбы: «Lend me a looking glass; if that her breath will mist or stain the stone, why, then she lives» [44] Позвольте ваше зеркало; возможно, ее дыхание затуманит стекло — тогда она жива (англ.). . Нет, ничего. Тишина и безмолвие. Потом тихие, едва угадываемые звуки похоронного марша. Ночь движется к концу, наступает рассвет. На острове в белесом море проступают похожие на мавзолей очертания электростанции в Сайзуэлле и ее реакторов «Магнокс». Там, на Доггер-банке Северного моря, когда-то нерестились косяки сельди, а еще раньше, давным-давно, была дельта Рейна, где в наносном песке зеленели пойменные луга.

Часа через два после моего чудесного освобождения из лабиринта на пустоши я наконец добрался до местечка Мидлтон. Я собирался навестить писателя Майкла Хамбургера, живущего в Мидлтоне вот уже почти двадцать лет. Было четыре часа пополудни. На деревенской улице и в садах ни души. Мне показалось, что я не туда попал, что в шляпе и с рюкзаком за плечами я выгляжу как бродячий подмастерье из какого-то позапрошлого века, и я бы не удивился, если б на меня вдруг набросилась сзади шайка уличных мальчишек, или кто-то из здешних хозяев вышел бы за порог и крикнул: «Эй ты, убирайся, пока цел!» В сущности, каждый пеший путешественник и в наши дни (даже прежде всего именно в наши дни), если он не соответствует общепринятому представлению о воскресном туристе, тотчас вызывает подозрение у местных жителей. Видимо, поэтому так растерянно глядела на меня голубоглазая девушка в деревенской лавке. Дверной колокольчик давно отзвенел, и я уже довольно долго проторчал в маленькой бакалее, до самого потолка заставленной консервными банками и прочим нетленным товаром, когда она вышла из соседней комнаты, освещенной дрожащим светом телевизора, и, разинув рот, изумленно воззрилась на меня как на существо с другой планеты. Немного придя в себя, она окинула меня неодобрительным взглядом, задержав его на моей пыльной обуви. Я пожелал ей доброго дня, но она снова уставилась на меня в полном недоумении. Мне много раз приходилось наблюдать, что у сельских жителей при виде иностранца душа от страха уходит в пятки. И даже если чужак владеет их языком, они обычно плохо его понимают, а иногда не понимают вообще. Вот и эта деревенская девушка, у которой я попросил минеральной воды, в ответ лишь бессмысленно покачала головой. В конце концов она продала мне жестянку вишневой колы, и я, прислонившись к кладбищенской стене, осушил ее одним длинным глотком, как чашу цикуты, прежде чем прошел последние сто метров до дома Майкла.